Дело о гибели Российской империи - [18]

Дальнейших мероприятий не последовало.

Ни близко, ни далеко я не очутился, а остался в Петербурге, и Департамент полиции, и сам Лопухин бесследно, как мираж, исчезли из моего поля зрения.

Думал ли усердный директор Департамента полиции Лопухин, когда сулил мне свое «прекрасное далеко», что не мне, а ему суждено испытать его позднее, при гораздо боле тяжких условиях?..

В политическую программу Плеве входила по преимуществу расправа не судебная, а административная: высылка из столицы лиц, неблагонадежных в политическом отношении, практиковалась широко. Принадлежность к адвокатскому сословию никого не спасала от расправы подобного сорта, и Совету присяжных поверенных беспрестанно приходилось протестовать и ходатайствовать об отмене высылок присяжных поверенных и их помощников.

Суды и адвокаты

Гражданские процессы, если они не были выдающимися ни по сумме, ни по положению участвующих, избегали министерского давления. Но в делах, где так или иначе был ход к министру юстиции, адвокату противной стороны надо было смотреть в оба. Я лично, при Муравьеве, в двух-трех выдающихся гражданских процессах испытал это и в свое время затратил всю свою энергию, чтобы парализовать закулисное давление, едва не погубившее заведомо правые дела.

Высшее судебное учреждение для всей России, Правительствующий сенат, по составу сенаторов был не правительствующим, а лакействующим, вполне послушным директивам министров юстиции, хотя бы директивы эти нарушали явно закон… Особенно верно это относительно Уголовного кассационного департамента Сената, в котором вымерли такие честно-консервативные типы, как Репинский, бар. Тизенгаузен, Фененко и другие, и откуда были удалены в Общие собрания такие талантливые и испытанные юристы либерального оттенка, как А. Ф. Кони, В. А. Случевский, Ф. А. Арнольд и др.

Что касается до уголовного правосудия, то вне суда присяжных его решения были сплошь тенденциозны и рабски угодливы политике данного министра юстиции. Достойно замечания, что тяжущиеся из аристократической или из близкой правительству среды, пользующиеся услугами адвокатов, избегали иметь своими поверенными или юрисконсультами лучших представителей присяженной адвокатуры. Они довольствовались услугами либо частных поверенных, либо присяжных поверенных таких судебных округов, где не имелось Советов присяжных поверенных и где не принятые Советами по нравственным основаниям лица находили себе приют. Это характерное явление объяснялось именно тем, что такие поверенные не брезгали никакими закулисными ходами в Министерстве юстиции, а в последнее время и у самого Распутина, во время могущественного его влияния.

Безграмотные записки Распутина то к тому, то к другому министру нередко имели иногда решающее влияние на исход дела. Нечего и говорить, что достойные и уважающие себя и свое звание присяжные поверенные как от огня бежали от подобных дел и комбинаций.

Лично меня, имевшего значительную практику, и по преимуществу уголовную, нередко умоляли «написать только два слова» Распутину относительно исходатайствования помилования то тому, то другому осужденному, уверяя, что именно моя «авторитетная» просьба, поддержанная им, будете иметь верный успех.

Я не согрешил ни разу. Чувство нравственной брезгливости каждый раз заставляло меня наотрез, не входя ни в какие подробности, отказываться от подобных дел. Так же поступали все уважаемые мною товарищи по сословию.

Ни разу в жизни я не встречался с Распутиным и не знал бы вовсе, как он выглядел, если бы однажды весною его мне не указали, едущего по «Островам», в придворной карете. Резко малеванный портрет «черного монаха» в спущенном окне кареты, как в раме, был мною запечатлен.

Было бы, к сожалению, неправдой утверждать, что все адвокатское сословие, как один человек, отдавалось чистому служению правосудия. В его среде было немало отрицательных типов, посвятивших себя исключительно наживе и делецкой юркости; но все же была основа в лице «стариков» (anciens), чтимых сословием и державших, твердою рукою, в качестве членов Совета, лучшие его традиции и чаяния. В общем, это было сословие либеральное не только в профессиональном значении этого слова, но и по своим политическим тенденциям. Иначе, разумеется, быть и не могло, так как самоуправляющаяся группа образованных общественных деятелей не могла же слиться с бездарным правительственным топтанием на одном месте, проявлявшим властную тенденцию только пятиться назад, а не идти твердыми шагами вперед к заветной цели постепенно-стойкого, разумного строительства страны.

При наличности в дореволюционной России сановно-чиновного (но не царского) абсолютизма существование наряду с этим свободного самоуправляющегося сословия адвокатов было резкою, почти трагическою аномалию. Явно противоположные общественные задачи не могли не ставить адвокатуру в противоречие с видами и чаяниями правительства, и вполне естественно, что вся публичная деятельность лучших адвокатских сил была у нас всегда деятельностью, систематически оппозиционною. Это пытались обуздать и Муравьев, и Щегловитов, и такие их ставленники, как старший председатель петербургской Судебной палаты Крашенинников или сенаторы: Бахтаров, Гредингер и т. д. Но эти попытки только раздражали общественное мнение и увеличивали значение и силу публичного адвокатского слова.