Дело о бюловском звере - [19]

В эту минуту дверь содрогнулась от могучего удара. Доктор подскочил и схватился за сердце.

— Кто? — выдохнул он. Понял, что его не слышат, и громко, сколько мог, повторил: — Кто?

— Я, вашество, — пробасил Фомка. — Время ужина.

Но Иноземцев успел догадаться, кто посмел его тревожить, еще до того, как раздался голос слуги — по силе удара в дверь. Тут в него точно черти вселились — в глазах побелело, в ушах зазвенело. Он сорвался с места и, широко распахнув дверь, прокричал:

— Какого черта ты мешаешь мне думать! Пошел вон! Чтобы больше здесь не появлялся.

С грохотом хлопнув дверью перед носом изумленного Фомы, он прислонился спиной к косяку, а через секунду обессиленно сполз на пол и готов был разрыдаться.

Еще через пару минут в голове сверкнула спасительная идея. Иноземцев резво поднялся и выбежал в коридор. Глянул налево, направо — никого. Буйвол Фомка точно в подпол ушел, должно быть, нырнул в какую-нибудь потайную дверь, чтобы скорее скрыться из глаз разгневанного гостя.

— Эх, — он махнул рукой, — придется самому. Только бы не заблудиться.

План был таков — пробраться в башню генерала и посмотреть, какими медикаментами лечили Аристарха Германовича прежние доктора. Может, порошки какие успокоительные имеются.

Сначала шел знакомыми коридорами и анфиладой, потом вдруг свернул не туда. Плутал после по пустынным необитаемым залам, коридорам и лестницам невесть сколько. Ходил кругами, вверх, вниз до тех пор, пока за окнами окончательно не стемнело. Все стало одинаково серым. Теперь только высокие узкие оконные проемы вырисовывались то по левую руку, то по правую, в зависимости от того, с какой стороны заходил Иноземцев. Ни единой живой души он не встретил, даже звуков никаких, кроме шума в собственных ушах, не различал. Наконец, совсем отчаявшись, опустился на скамью у стены против длинного ряда окон. В углах возвышались фигуры в латах, между оконными пролетами виднелись прямоугольники портретов и полоски начищенного оружия: польские сабли, турецкие ятаганы, мечи, рапиры — все в пыли и в паутине.

«Оружейная, — догадался Иван Несторович. — И отчего им вздумалось поселить меня в нежилом крыле, да еще определить в самый дальний угол, куда без сторонней помощи не добраться?»

Он не успел додумать эту неприятную мысль — в противоположном углу раздался шорох, пахнуло гнилью. Неужели придется заночевать здесь? Или все-таки попробовать позвать на помощь? Каким, должно быть, он будет выглядеть идиотом!

Сон и стыд общими усилиями побороли страх. Он улегся на скамью. Снова тишина стала дробиться на болезненное гудение в ушах и шорох в углу. Иноземцев сжал зубы, чтобы хоть на мгновение перестать отбивать дробь и, наконец, расслышать, что здесь. Шорох исходил от противоположной стены. Он привстал, спустил ноги и тотчас уперся подошвами во что-то мягкое. На полу пронзительно пискнуло и шарахнулось в сторону.

— Фу ты! Крыса!

А может, две или три. Слишком большим оказалось это нечто для одной крысы.

Иноземцев брезгливо поежился, с досады выругался, подтянул к подбородку колени и, посидев с минуту, улегся опять. Все ж обычные крысы — это не упыри, не черти и не привидения, из той же плоти, что и он сам. В воздухе повис удушающий аромат — смесь крысиного помета и разлагающейся органики. Так пахло в прозекторской.

Как здесь уснешь?

Шорох усилился. Теперь это больше походило на крысиный концерт с потрескиванием, попискиванием и воинственным фырчаньем, от которого становилось жутко на душе. Не хватало воздуха. Он не выдержал, поднялся и снова утонул в мягком ковре, который зашипел и ушел из-под ног.

— Сколько ж вас?

Яркая вспышка заставила его вздрогнуть и зажмуриться. Но перед этим Иван Несторович успел заметить, что пол весь покрыт серыми шевелящимися комочками. Сейчас эти комочки бросились врассыпную, оставив обнаженным какое-то существо, совершенно обглоданное. Лицо и руки обожгло прикосновение множества иголочек — крысы карабкались по нему, точно лилипуты по Гулливеру, коготки пронзали ткань сорочки, достигали кожи. Он закричал. Вскочил, отчаянно размахивая руками, споткнулся, упал, продолжил извиваться на полу, смахивая с себя облепившую со всех сторон нечисть, пока не наткнулся на чей-то сапог.

Приподнялся на колено, протер глаза и долго не мог сфокусировать взгляд.

Перед ним возвышалась дама в темно-лиловой амазонке и высоких ботфортах. На обтянутую тугим лифом грудь спускались блестящие от влаги черные пряди.

— Господи боже мой, — вырвалось у него. — Что з-за м-маскарад?

Продолжая трястись всем телом, он поднялся и, близоруко прищурившись, заглянул в лицо видения. Черты сливались, точно распухли, кожа была голубовато-серой, как у утопленницы, вместо глаз — пустые глазницы, из перебитого подбородка торчала оголенная челюстная кость.

— Кто вы? Откуда свет?

Только сейчас он заметил, что откуда-то с потолка хлещет яркий свет и бьет прямо в глаза.

— Зачем явился и нарушил мой покой? — хрипло, как после продолжительного молчания, проговорила дама и с неожиданным проворством выпростала правую руку. Что-то сверкнуло, просвистело, и Иноземцев почувствовал, как обожгло грудь, будто хлыстом огрели. Беззвучно ахнул, опустил взгляд. От левого плеча к правому бедру пролегла тонкая красная линия и уже расплывалась пятном.