Дело Николя Ле Флока - [44]

В кузове его ждали еще несколько бумаг, прикрепленных к обшивке с помощью облаток для опечатывания дверей. В одной перечислялись почтовые станции на пути из Парижа в Кале. Покинув столицу, ему предписывалось держать курс на Амьен, минуя Сен-Дени, Экуэн, Люзарш, Шантийи, Клермон, Сен-Жюст, Вавиньи, Флер, Бретей и Эбекур. Из столицы Пикардии следовало ехать через Пекиньи, Флискур, Айи-ле-О-Клоше, Абвиль, Нувьон, Берне, Нампон, Монтрей-сюр-Мер, Кормон, Булонь, Маркиз и Отбюиссон. Если подсчитать стоимость такого путешествия, придется учесть, что платить надобно на сорока девяти почтовых станциях. Таким образом его поездка в почтовой берлине, запряженной четверкой выносливых коней, обойдется полицейскому управлению примерно в девятьсот восемьдесят ливров, иначе говоря, по двадцать ливров на почтовую станцию, что равно — продолжил он ради забавы свои подсчеты — стоимости сотни кур, купленных у трактирщика уже зажаренными, или трех модных свадебных платьев. Последнее сравнение пришло ему на ум по причине некоторых замечаний мэтра Вашона, его портного. Маленькая листовка извещала, что англичане не принимали французские деньги, и по прибытии в Дувр ему рекомендуется обменять имеющиеся у него золотые монеты согласно действующему курсу: один луидор стоит одну гинею, в одной гинее двадцать один шиллинг. Впрочем, он уже располагал солидной суммой английских денег.

Нога его ударилась о какой-то предмет, зазвеневший от резкого прикосновения. Нагнувшись, он обнаружил ночной горшок с крышкой из белого фарфора с цветочками, заполненный изнутри душистыми травами. Из этой находки он заключил, что сим деликатным знаком внимания ему хотели сказать, что по дороге ему не придется открывать окошки при быстрой езде и выплескивать на дорогу содержимое отхожего сосуда, хотя такой способ уборки по-прежнему считался наиболее удобным. Он заподозрил, что презент сей явился делом рук Сартина, никогда не отказывавшего себе с удовольствии подшутить над подчиненными. К полезному фарфоровому предмету прилагалась маленькая металлическая грелка из дерева и металла, наполненная еще теплыми угольями. Оценив проявленное к нему внимание, он завернулся в походное одеяло и вскоре почувствовал, как по его телу разлилось приятное тепло.

От мерного колыхания кузова он впал в оцепенение и, похоже, задремал. Вывести его из дремотного состояния не смогли даже размышления о страшной смерти госпожи де Ластерье; разум подсказывал ему, что необходимо подробно, шаг за шагом, проследить все события, начиная с убийства Жюли и до его неожиданного отъезда и необычной миссии, исполнение которой его, в сущности, заставили взять на себя. Страдальческий зуд становился назойливым; он страдал не столько оттого, что узнал об измене Жюли, сколько от неуверенности, охватившей его после сего открытия, ибо он всегда считал, что связь их, о которой теперь он мог только сожалеть, основана исключительно на чувствах. Он безуспешно пытался понять, что стало причиной ее измены, и как теперь ему это объяснить. Время от времени он видел перед собой улыбающееся лицо короля; монарх с невыразимым изяществом умел поддерживать дистанцию, а тем, кто удостаивался его доверия, выражал свое благорасположение не только словами, но и взором своих черных глаз, глядевших на удивление кротко, отчего лицо его необъяснимым образом молодело. Николя чувствовал, что может рассчитывать на снисходительность своего монарха, и эта уверенность являлась его единственным утешением в нынешней печали.

Чем дальше от Парижа, тем сильнее ветер свободы наполнял его легкие. Он мчался, словно птица, вот уже который день гонимая бурей. Когда он наконец погрузился в безмятежный сон, заскрежетали тормоза, приведенные в движение специальной рукояткой, по вымощенной камнем дороге громыхнули колеса, недовольно заржали лошади, и на полном ходу карета остановилась. Придавленный тяжелым одеялом, стесненный в движениях грелкой, он не успел пошевелиться, как дверца с шумом распахнулась, занавески отлетели в сторону, и всадник в охотничьем костюме цвета опавшего листа прыгнул в карету и уселся напротив него. Когда гость поднял голову, прикрытую широкополой шляпой с белым пером, Николя с изумлением узнал голубые миндалевидные глаза и нежный овал лица графини дю Барри. Она сняла шляпу, оставшись в небольшом белом парике с косичкой, завязанной лентой малинового цвета.

— Господин маркиз, я вас приветствую. Простите мне этот маскарад, но, надеюсь, он не помешал вам узнать меня?

Носик сморщился, а губы сложились в капризную гримаску.

— Господь свидетель, сударыня…

Он попытался встать, но стукнулся головой о потолок кареты. Графиня засмеялась.

— Кому посчастливилось хотя бы раз увидеть вас, не сможет вас забыть, — смущенно пробормотал он. — Но чем я обязан такой чести?

— Полагаю, все останется между нами, сударь. Близкий друг, заботящийся о моих интересах, рассказал мне о вашей миссии. Так как я в высшей степени заинтересована в успехе вашей поездки в Лондон, мне хотелось убедиться, что мое будущее в надежных руках и вы сделаете все возможное, чтобы я могла обрести спокойствие. Иначе говоря, что я могу рассчитывать на вашу преданность.