Дело незалежных дервишей - [73]

— Вот и ладушки, — усмехнулся Баг.

Время, оставшееся до приезда Горнего Старца – все же человека, а не божества, хотя рядовые дервиши наверняка о реальном человеке ничего знать не знали – было использовано с толком: поляну очистили от следов сражения, отполыхавший свое «мерседес» был сброшен в ближайшую пропасть, а выгоревший участок травы украшен небольшим, аккуратным стожком свежескошенного сена. Поднявшийся ветерок вполне способствовал очищению воздуха от копоти и гари. И вскоре перед пещерой воцарилась идиллическая картина приближающегося горного полудня. На одинокий куст на вершине скалы уселась птичка и немедля повела бесхитростную песнь о радостях жизни.

Когда до расчетного времени прибытия Старца оставалась четверть часа, Баг с Богданом и Кормибарсов со своими мальчиками укрылись в пещере. Все затаили дыхание и обратились в слух.

Минут через двадцать раздался едва различимый шум мотора приближающейся повозки; шум нарастал. Вскоре повозка затормозила перед пещерой.

Хлопнула дверца.

Шаги.

Тук-тук, тук-тук-тук.

Баг резко распахнул дверь, петли которой были обильно смазаны обнаруженным в пещере оливковым маслом.

На пороге стоял, щурясь в темноту прохода, глава уездной администрации Кур-али Бейбаба Кучум.

— Добро пожаловать, подданный Кучум, Горний Старец, милостивый и милосердный, — с непередаваемым ехидством приветствовал его Баг.

Нельзя сказать, что Богдан, увидев Кур-али Бейбабу, был вконец изумлен. Два мелких, но красноречивых факта давно уже насторожили его: то, что именно по приглашению начальника уезда прибыла в Асланiв труппа Императорского театра с пьесой о дружбе народов, после выступления коей удалось так мотивированно запретить публичное использование ханьского наречия, и фраза Кучума о скором обнаружении Жанны, прозвучавшая, словно отданный Нечипоруку негласный срочный приказ. Доказательствами эти два факта ни в коей мере не являлись, но заронили подозрение в душу проницательного минфа. И теперь, когда подозрения так очевидно подтвердились, Богдан почувствовал не столько изумление, сколько нестерпимый стыд. Словно это не Кучум, а он сам вдруг каким-то подлым чудом оказался вероломным.

— Здоровеньки салям, — сказал Богдан чуть сипло и протянул было начальнику уезда руку. Но вовремя спохватился.

После короткого и вполне понятного остолбенения Кучум непроизвольно отшатнулся назад, вон из ловушки. Но та уже захлопнулась: Кормибобров с сильно поцарапанной щекой и Кормимышев с замотанным тряпицей пальцем, словно в сказке из «Тысячи и одной ночи», беззвучно возникли сзади него и недвусмысленно взяли за локти. Кучум вздрогнул – и обмяк. На лице его, несмотря ни на что до сих пор симпатичном Богдану, проступила смертная тоска.

— Сколько корешок не вейся, — с издевкой проговорил Баг, красноречиво держа ладонь на рукояти меча, — а сорнячок из грядки вон!

Стоявший немного поодаль Кормибарсов, глядя на Бей-бабу, укоризненно поцокал языком и покачал головой.

— Зачем, подданный Кучум? — негромко спросил Богдан. — Я даже кладоискательство как-то могу понять – но весь этот ужас с разжиганием национальной розни, с отделенчеством… Зачем?!

Глаза Кучума сверкнули.

— Куда уж вам понять, — проговорил он почти спокойно и даже презрительно. — Александрия… — Он чуть помедлил, а потом страстно сказал: — Повернись пять-шесть веков назад история чуть иначе – и не у вас, а у нас была бы столица великого государства! Чуть-чуть, самую малость! Можете вы это взять в толк? Здесь, в Асланiве! И это было бы только справедливо!!

Он умел проигрывать, этот Бей-баба. Он не собирался оправдываться или умолять.

— Ах ты… — праведно вознегодовав, начал Баг и осекся, не найдя подходящего сравнения. — Если бы да кабы – так и вся карма на дыбы!

— Погоди, — Богдан тронул единочаятеля за локоть. Снова повернулся к начальнику уезда. Мягко сказал: — Но ведь так можно до бесконечности, подданный Кучум. До бесконечности. Если бы, например, в конце мезозойской эры история повернулась чуть иначе – на месте Асланiва был бы океан, и только вершины Кош-Карпатского кряжа в качестве опасных для судоходства мелей поднимались бы к поверхности. Может, бросим все дела, посадим Ордусь на голодный паек и, пупы надрывая в течение многих лет, повернем сюда все реки и зальем Асланiв водами? Для справедливости?

— Вот вы и проговорились. — Глаза Кучума снова сверкнули. — Центр всегда нас ненавидел. Всегда издевался над нами! Над языком, над обычаями… Вы и впрямь, наверное, готовы были бы всю экономику империи бросить на то, чтобы нас утопить!

Богдан пожал плечами. Привычно поправил очки.

— Что за прок вам: убедить себя, что вас ненавидят, потом, якобы в ответ, от души и с удовольствием возненавидеть самим, а потом сделать все, чтобы вас и впрямь возненавидели, — и смотреть на возникшую на пустом месте всеобщую ненависть с благородным чувством выполненного перед своим народом долга! Однако не обольщайтесь: я вас даже сейчас не ненавижу. Мне просто очень жаль, — он мгновение помедлил. — Но штука в том, что тех, кто из-за вас сбился с прямого пути, мне жаль еще больше.

«Да, — растроганно подумал Баг. — Если бы он хоть вполовину умел так фехтовать, как умеет языком молоть – я бы поостерегся выходить с ним один на один…»