Дело Мотапана - [6]

Думая, что знает причину ее горя, Дутрлез мысленно поклялся ей помочь. Он шел быстро и пришел в кофейню раньше Жюльена де ля Кальпренеда. Еще не пробило одиннадцать, и зал был пуст. В Париже завтракают поздно, и официанты, знавшие Дутрлеза, удивились, что тот явился раньше полудня. Альбер сел в углу, где можно было беседовать, не опасаясь слишком близкого соседства, и заказал две дюжины устриц, чтобы показать Жюльену свое расположение.

Устрицы появились прежде Жюльена, и Дутрлез успел подготовиться к разговору. Как человек благородный, он хотел сразу же успокоить несчастного, дав Жюльену чек, который мог бы залечить его рану, потом осторожно предостеречь юношу, деликатно расспросив о его положении, и, наконец, дойдя до встречи на лестнице, объясниться насчет опала и многого другого.

Он размышлял уже минут двадцать, когда, наконец, заметил Жюльена, входящего в кофейню. Брат Арлетт де ля Кальпренед был высоким брюнетом с неправильными чертами лица, очень живыми глазами и помятой физиономией, тогда как сестра его была блондинкой. Но он вызывал симпатию, даже несмотря на надменный вид. Заметив Дутрлеза, Жюльен просиял и подошел к нему. Альбер протянул тому обе руки и усадил за столик.

— Я получил ваше письмо, — заговорил он. — Благодарю, что вы подумали обо мне. О чем бы вы ни попросили, я сделаю все. Но прежде позавтракаем. Я умираю от голода.

— А я нет, — прошептал Жюльен.

— Я знаю почему: вы ужинали ночью. Однако я поссорюсь с вами, если вы не поможете мне уничтожить эти устрицы, холодную куропатку и две бутылки вина — это наверняка вас вылечит.

— Я не могу вам ни в чем отказать, любезный Дутрлез, потому как очень благодарен за то, что вы сюда пришли. И рад, что могу с вами позавтракать.

— Но почему вы не зашли ко мне, вместо того чтобы писать?

— Я вышел из дома очень рано и не хотел вас будить.

— Вы не разбудили бы меня, я мало спал… и бьюсь об заклад, что вы спали не больше меня.

— Я совсем не спал.

— Вы всегда засиживаетесь в клубе допоздна. Вероятно, партия закончилась на рассвете?

— Вероятно. Я не остался до конца.

— Вы выиграли?

— Почему вы так думаете?

— Потому что, когда проигрывают, не уходят — желают отыграться.

— Это случилось прошлой ночью с одним из ваших друзей — Куртомером.

— Прекрасно! Я так и думал. Много ли он проиграл?

— Кажется, тысяч двадцать пять.

— Черт возьми! Да, немало! — воскликнул Дутрлез, состроив гримасу.

Он подумал, что Жак де Куртомер теперь будет просить у него взаймы, а поскольку желал оказать услугу и Жюльену, то с некоторым беспокойством прикидывал общую сумму, которую придется одолжить.

— Куртомеру не везет, и было бы лучше, если бы он отказался от баккара,[4] — продолжал он. — А для вас игра сложилась удачно?

— Я не играл.

— Да?! — удивился Альбер. — Значит, вы стали благоразумнее?

— У меня не было денег. Кроме того, у меня долги.

— Стремление не наделать еще больше долгов есть доказательство благоразумия!

— Может быть, я рискнул бы, если бы не было причин воздержаться.

— Я не спрашиваю о них, любезный Жюльен, и готов вам помочь.

— Благодарю. Но прежде чем принять вашу помощь, я хочу объяснить, о чем идет речь.

— Зачем? Вам стоит только назвать сумму…

— О, мне нужны не только деньги. Дело в том, что меня оскорбили, и я собираюсь драться.

— Я охотно буду вашим секундантом.

— Это еще не все. Мой противник к тому же и мой кредитор. Я не могу с ним драться, пока не заплачу.

— Это действительно против правил. Он может отказаться от дуэли. Но вы расплатитесь с ним сегодня же, если захотите. То, что вам нужно, у меня с собой. Я думаю, мы запьем куропатку несколькими рюмками понте-кане,[5] — сказал Дутрлез, сделав знак официанту.

— Вы не можете себе представить, какую услугу мне оказываете, — с жаром проговорил Жюльен. — Благодаря вам я могу поступить с этим негодяем так, как он того заслуживает.

— Что же он сделал?

— Задета честь моей сестры. Стало быть, я пойду до конца.

— Вашей сестры? — воскликнул Дутрлез. — Каким образом?

— О ней говорили в выражениях, которые мне не нравятся, — резко сказал Жюльен.

— Но кто позволил себе…

— Негодяй, которого вы знаете, потому что он член нашего клуба и живет с нами в одном доме, — Анатоль Бульруа.

— Как! Этот бездельник, который корчит из себя вельможу? Это уже чересчур! Но… ваш отец, насколько мне известно, никогда не принимал его, а с мадемуазель Кальпренед он, вероятно, встречался только на лестнице. Что же он мог сказать?

— О ней — ничего. Если бы он позволил себе оклеветать ее, я бы дал ему пощечину. Но он сказал нечто оскорбительное для всей нашей семьи.

— Вы это точно знаете?

— Я слышал сам. Сегодня ночью я очень поздно пришел в клуб. В красной гостиной у камина сидели и разговаривали трое. Они не слышали, как я вошел. Видеть меня они тоже не могли… там толстые ковры, а у кресел высокие спинки. Я тотчас узнал голос Бульруа. Он рассказывал, что мой отец в прошлом месяце переехал, потому что разорился и не мог платить за квартиру.

— Если он сказал только это, — произнес Дутрлез, пожимая плечами, — то не стоит обращать внимания: все знают, что это неправда.

— Все равно, я не хочу, чтобы этот пустомеля перемывал кости моим родным. Но он этим не ограничился. Он прибавил, что у нас есть очень простой способ спастись от нищеты — стоит только выдать мою сестру за богатого и влюбленного в нее человека, который возьмет ее без приданого. И что такого человека мы нашли.