Дело Ливенворта - [30]

– Идемте! – снова произнесла она, только на этот раз холодным, внушающим почтение голосом, и, распахнув дверь, ступила в комнату.

В изумлении я медленно последовал за нею. В комнате смерти царил мрак, лишь газовый рожок в конце коридора струил в нее колдовское свечение, и в его мерцании я увидел, что мисс Элеонора стоит на коленях у накрытой саваном кровати. Голова ее покоилась на лбу усопшего, руки – на его груди.

– Вы говорили, если я заявлю о своей невиновности, вы поверите мне! – воскликнула она, подняв голову, когда я вошел. – Смотрите.

И, приложив щеку к восковому челу покойного благодетеля, она мягко, яростно, мучительно поцеловала холодные губы. Потом быстро поднялась и промолвила сдерживаемым, но возбужденным голосом:

– Смогла бы я сделать это, если бы была виновна? Разве дыхание не застыло бы на моих устах, кровь не свернулась бы у меня в венах, а сердце не остановилось бы от этого прикосновения? Сын отца, любимый и почитаемый, ответьте, вы считаете меня женщиной, запятнанной преступлением, если я способна на такое?

И, снова упав на колени, мисс Элеонора обхватила руками неподвижное тело, одновременно заглядывая мне в глаза с выражением, коего смертный не изобразит красками и не опишет словами.

– Раньше говорили, – продолжила она, – что у мертвеца начинает идти кровь из раны, если к нему прикасается убийца. Что случилось бы здесь, если бы я, его дочь, его любимое дитя, осыпанная его щедротами, одаренная его богатствами, согретая его поцелуями, была тем, кем меня считают? Неужели его тело не сорвало бы с себя саван и не отторгло бы меня?

Я не мог отвечать. Бывают сцены, перед которыми язык забывает, для чего нужен.

– О, – горячо продолжила мисс Элеонора, – если Бог существует, Бог, который любит справедливость и ненавидит преступление, пусть Он услышит меня! Если я, мыслью или делом, намеренно или неумышленно привела это любимое чело на сию стезю, если хоть тень вины лежит на моем сердце и на этих слабых женских руках, пусть Его гнев накажет меня, и пусть эта повинная голова упадет сейчас же, чтобы никогда больше не подняться!

Благоговейная тишина наступила после этого заклинания, а потом долгий-долгий выдох облегчения исторгся с дрожью из моей груди, и все чувства, доселе сдерживаемые в сердце, разорвали путы, и я, подавшись к мисс Элеоноре, взял ее руку.

– Вы не можете считать меня преступницей, – прошептала она с улыбкой, которая не тревожит губ, а скорее исходит из облика, подобно тому, как внутренний покой мягко окрашивает щеки и чело.

– Преступницей… – невольно вырвалось у меня. – Преступницей!

– Нет, – спокойно промолвила она, – нет такого человека, кто мог бы обвинить меня в преступлении, здесь.

Вместо ответа я поднял ее руку, которая лежала в моей ладони, и положил на грудь мертвеца.

Мягко, медленно, с благодарностью мисс Элеонора склонила голову.

– Теперь пусть начнется борьба, – прошептала она. – Есть человек, который мне верит несмотря ни на что.

Глава 13 Задача

Но тот, кто хочет сломить душу, нападает с соломинкой на заключенного в броню воина.

Уильям Вордсворт. Гонение на шотландских ковенантеров

Когда мы спустились в общую комнату, первым, на что обратились наши взоры, была мисс Мэри, стоявшая в длинном плаще посредине комнаты. Она прибыла, пока мы находились наверху, и теперь ждала нас с высоко поднятой головой и лицом, застывшим в горделивейшем из выражений. Глядя на нее, я понял, насколько неудобна эта встреча для обеих женщин, и покинул бы их, но что-то в облике Мэри Ливенворт не давало мне этого сделать. В то же время, решив, что такой случай не должен пройти без некоего примирения между ними, я вышел вперед и, поклонившись, сказал:

– Ваша сестра только что сумела убедить меня в своей полной невиновности, мисс Ливенворт. Теперь я готов сердцем и душой присоединиться к мистеру Грайсу в поисках настоящего преступника.

– Я считала, одного взгляда в лицо Элеоноры Ливенворт будет достаточно, чтобы вы поняли, что она не способна на преступление, – неожиданно ответила Мэри Ливенворт и, гордо вскинув голову, посмотрела мне прямо в глаза.

Я почувствовал, как кровь прихлынула к лицу, но прежде чем успел ответить, снова раздался ее голос, и был он еще холоднее, чем до этого:

– Утонченной девушке, не привыкшей ни к чему, кроме самых лестных выражений в свой адрес, трудно убеждать мир, что она не совершала страшного преступления. Я сочувствую Элеоноре.

И быстрым движением сорвав с плеч плащ, она в первый раз обратила взор на сестру.

В тот же миг Элеонора шагнула вперед, словно чтобы встретить его, и я не мог не почувствовать, что по какой-то причине этот миг имел для них большую важность, оценить которую вряд ли мне было под силу. Но если я не смог осознать его значительность, то хотя бы живо откликнулся на его напряженность. И то воистину был миг, который стоило запомнить. Две женщины, каждую из которых можно было назвать образчиком красоты своего времени, стояли передо мною лицом к лицу, натянутые, как струна, и зрелище это тронуло бы и самого бесчувственного человека. Но в этой сцене было нечто большее. То было потрясение для всех самых горячих чувств человеческой души, встреча вод, о глубинах и силе которых я мог только догадываться. Первой очнулась мисс Элеонора. Отпрянув с холодной надменностью, о которой я за проявлением ее последних, более мягких чувств, увы, почти позабыл, она воскликнула: