Дело Ливенворта - [22]

Удивленно взглянув на него, я заколебался, но, увидев, что сыщик не шутит, подошел к Мэри Ливенворт и сел рядом с ней. Она плакала, но очень тихо, неосознанно, как будто страх поборол горе. Страх ее был слишком неприкрытым, а горе слишком естественным, чтобы усомниться в искренности этих чувств.

– Мисс Ливенворт, – начал я, – в такое время слова утешения от постороннего человека прозвучат как горькая насмешка, но попытайтесь понять, что косвенные улики отнюдь не всегда являются неоспоримым доказательством.

Вздрогнув от неожиданности, она обратила на меня взгляд – медленный, глубокий и неожиданный для столь трепетных, женственных очей.

– Да, – повторила она, – косвенные улики не являются неоспоримым доказательством, но Элеонора не знает этого. Она так напряжена! Не видит ничего дальше своего носа. Сама голову в петлю засовывает и… – Она страстно схватила меня за руку. – Как вы думаете, ей что-то угрожает? Они ее… – Она не смогла закончить.

– Мисс Ливенворт, – возразил я, бросив предупреждающий взгляд на сыщика, – что вы имеете в виду?

Ее взор проследил за моим, и в следующий миг она изменилась в лице.

– Возможно, ваша сестра напряжена, – продолжил я, словно ничего не произошло, – но я не понимаю, что значит «сама засовывает голову в петлю».

– Я имею в виду, – твердо ответила она, – что вольно или невольно Элеонора так отвечала на вопросы, которые ей задавали в этой комнате, что любой, кто ее слушал, решил бы, что она знает больше, чем ей на самом деле известно об этом жутком деле. И вообще она ведет себя так, – прошептала мисс Мэри, но недостаточно тихо, и каждое ее слово было отчетливо слышно в комнате, – будто старается что-то скрыть. Однако это не так, я уверена, это не так. Мы с Элеонорой не очень ладим, но ничто в мире не убедит меня, что она знает об убийстве больше, чем я. Почему никто не скажет ей – быть может, вы это сделаете? – что так вести себя неправильно, что так она только навлечет на себя подозрение, что она уже это сделала? Да, и не забудьте повторить ей, – тут голос мисс Мэри превратился в настоящий шепот, – то, что вы только что сказали мне: косвенные улики не являются неоспоримым доказательством.

Я воззрился на нее в глубоком изумлении. Какая актриса!

– Вы просите меня сказать это. Не лучше ли вам самой поговорить с сестрой?

– Мы с Элеонорой почти никогда не ведем доверительных бесед, – ответила она.

Поверить в это было нетрудно, и все же я был озадачен. Действительно, было в ней что-то непостижимое. Не зная, что сказать, я заметил:

– Вот беда! Ей нужно сказать, что лучше всего говорить только правду.

Мэри Ливенворт расплакалась.

– О, почему это стряслось именно со мной? Ведь раньше я была так счастлива!

– Быть может, именно потому, что вы были так счастливы раньше.

– Мало того, что дядя умер столь страшной смертью, так теперь ей, моей сестре, приходится…

Я коснулся ее руки, и это, кажется, привело мисс Мэри в себя. Замолчав на полуслове, она прикусила губу.

– Мисс Ливенворт, – шепнул я, – надейтесь на лучшее. К тому же, я убежден, вы тревожитесь совершенно напрасно. Если не всплывет ничего нового, простого увиливания от ответа недостаточно, чтобы кто-то смог навредить ей.

Я сказал это, чтобы проверить, есть ли у мисс Мэри сомнения в будущем, и был щедро вознагражден.

– Нового? Откуда взяться чему-то новому, если она не виновна?

Внезапно мисс Мэри замерла, как будто в голову ей пришла какая-то мысль. Развернувшись так, что надушенный капот скользнул по моему колену, она спросила:

– Почему они больше не спрашивали меня? Я могла сказать им, что вчера вечером Элеонора не выходила из своей комнаты.

– Могли?!

И что мне было думать об этой женщине!

– Да, моя комната ближе к лестнице, чем ее. Если бы она проходила мимо моей двери, я бы услышала, как вы не понимаете?

А-а, всего-то…

– Этого недостаточно, – вздохнул я. – Можете еще что-нибудь добавить?

– Я бы сказала все, что нужно, – прошептала она.

Я отпрянул. Да, эта женщина не остановилась бы перед ложью, чтобы спасти сестру, и лгала во время допроса. Но если тогда я был ей благодарен, то теперь пришел в ужас.

– Мисс Ливенворт, – сказал я, – ничто не оправдывает человека, который нарушает законы собственной совести, даже спасение того, кого мы не так уж и любим.

– Ничто? – повторила она. Губы ее поджались и задрожали, прелестная грудь начала вздыматься, и она отвернулась.

Если бы красота мисс Элеоноры поразила меня меньше, если бы ее ужасающее положение пробудило в моем сердце меньше волнения, с той минуты я был бы конченым человеком.

– Ничего такого уж плохого у меня на уме не было, – продолжила мисс Ливенворт. – Не думайте обо мне плохо.

– Нет-нет! – воскликнул я, и нет в мире такого мужчины, который не произнес бы того же на моем месте.

Что еще мы могли сказать друг другу, я не знаю, потому что в эту секунду дверь комнаты отворилась и вошел человек, в котором я узнал мужчину, незадолго до этого ушедшего следом за Элеонорой Ливенворт.

– Мистер Грайс, – сказал он, остановившись у двери, – можно вас на пару слов?

Сыщик кивнул, но не поспешил к нему, а наоборот – неторопливо отошел в противоположный конец комнаты, где снял крышку с чернильницы, которую видел там, пробормотал в нее что-то нечленораздельное и снова закрыл. В тот же миг меня охватила странная фантазия: мне подумалось, что если сейчас прыгнуть к чернильнице, открыть ее и заглянуть внутрь, то я услышу тайное послание, которое мистер Грайс ей вверил. Но я сдержал этот глупый порыв и удовлетворился наблюдением за смиренным выражением лица, с которым сухопарый подчиненный ждал приближения старшего.