Дело кролика - [39]
— Почему… — Малышев едва выдохнул это, — выговор?
— Ну как же! — удивился Василий Петрович, словно объяснялись азбучные истины, — вас рекомендовала в коммунистическую партию партийная организация судоремонтного завода, а вы, не проработав после этого и года, уходите от своих старших товарищей, которые оказали вам такое доверие.
Товарищ Русаков посмотрел товарищу Малышеву в глаза спокойно и убежденно.
«Это же абсурд… Ничего не понимаю… Я всего лишь меняю работу…» — да мало ли что он там еще говорил! Справедливость восторжествовала, хотя и в более утрированном виде, чем хотелось бы Василию Петровичу: Малышеву был объявлен выговор, на новое место он не попал и вынужденно остался на заводе в куда более низкой должности — ведь со старой он уже написал заявление об уходе…
Василий Петрович долго не мог выйти из такси и искал руку Сергея. Потом он тяжело поднимался на пятый этаж при неработающем лифте и спокойно с чисто научным интересом размышлял о том, сколько работников ЖЭК было бы пущено в расход при Сталине, если бы в те времена лифты постоянно срывали план по вознесению трудящихся.
Они поднялись, и Василий Петрович сразу включил телевизор, чтобы можно было лечь на диван и больше с него не вставать. Сергей пошел на кухню — надо было накормить старика после дальней дороги.
— Василий Петрович, вам рыбные палочки или крокеты из картошки?
Это странный мир, думал Василий Петрович, от кур остались одни ноги, от рыбы — палки. Картошка усохла до чипсов, горох, морковка, лук, фасоль — целый огород лежит в пакетах и достается без малейших усилий. И котлеты, которые должна проворачивать хозяйка на кухне после работы, уже расфасованы готовенькими по привлекательным буржуазным упаковочкам. А пельмени, которые лепили всей семьей по вечерам и вывешивали на мороз в полотняных мешочках, залезли в расписные коробки и стали называться самыми презираемыми словами — «Купеческие», «Боярские», «Мещанские»…
«Я пользуюсь только порошком «Камелия», — услышал Василий Петрович из телевизора, — и мое белье всегда такое же белое, как эти цветы…» Василий Петрович думал: что же еще делает этот мир кроме того, что в бешеном темпе зарабатывает деньги, а потом — покупает, покупает, покупает все чистящее, моющее, гладящее, все полезное и вкусно пахнущее, все для гигиены, сытости и здоровья. Да, еще этот мир умеет объясняться в любви… «Ты меня любишь, Хуан-Антонио, Луис-Альберто, Майкл, Джордж, Боб?» Для чего они это говорят? Для того, чтобы очередная домохозяйка залила слезами все кухонное полотенце? Когда мы говорили, что любим свою страну, мы ехали и качали нефть из топкой и сырой сибирской земли.
Сергей заглянул в комнату и объявил рекламным голосом:
— Рыбные палочки «Южное море» приготовлены нами из лучших морепродуктов, откормленных экологически чистым планктоном в самых глубоких впадинах Тихого океана. Они ждут вас горячими и аппетитными на свежих листьях капусты, специально выращенных нами на Антильских островах!
Василий Петрович сидел неподвижно, как-то странно глядя в стену поверх телевизора и приложив руку к орденской планке.
— Принеси мне корвалола, Сережа, сказал он с трудом и немного невнятно.
— Чего?
— Корвалола! — отчаянно выдохнул Василий Петрович, поворачиваясь к Сергею, и вдруг заговорил каким-то непонятным для себя образом, словно после тяжелой травмы у него стала вырываться чужеземная речь вместо родной: — Когда у меня пошаливает сердце, мне помогает только корвалол, приготовленный нашими фармацевтами из самых свежих химикатов.
Василий Петрович ясно ощутил, как после этих слов что-то внутри пошатнулось, точно рушился целый мир. Он не выдержал и закрыл глаза.
Василий Петрович не верил в Бога, но из детства от бабушки знал, что когда человек умирает, над ним должны петь ангелы. Их-то он сейчас и слышал, и крайне удивлялся.
— Участкового надо вызывать, и бутылку ему — пусть получше смерть зарегистрирует. Сережа, ты — за гробом, найди что-нибудь приличное, чтоб не стыдно было нести. И это… гримера надо!
— Может еще и портного?! — это был визгливо-раздраженный светин голос. — Может ему саван пошить модельный?
— Да подкрасить, подкрасить его надо! Будет такой в гробу лежать — народ скажет, что мы ухайдакали!
— Даже не в этом дело, — резонно заметил Сергей, — он ведь к жене ложится, а не к теше — надо выглядеть!
Сестра хихикнула, проникаясь черным юмором:
— Хочешь, я сама его подкрашу? И причесон сооружу?
— Спасибо, — сказал брат, — но я не хочу, чтобы покойник лежал с малиновым ирокезом.
Василий Петрович воспринимал разговор на очень слабую голову, и только тихо ужаснулся: неужели такой дефицит гробов, что хоронят по двое? Да еще и с индейцами… Откуда их только берут малиновых?
Но сестра вошла во вкус:
— А то давай ноготочки ему фиолетовым подмалюем! — она зарылась рукой в косметичке. Сергей перехватил ее запястье и стал тянуть обратно.
— Оставь дедушку в покое!!! Ему и так сейчас не сладко!
Василию Петровичу было очень больно представлять себя с фиолетовыми ногтями, но он подумал, что старым коммунистам и посмертно следует проявлять выдержку.
Татьяна Викторовна вернулась из другой комнаты озабоченная:
Инна не сомневалась: жизнь щедро дарит ей все, о чем она только мечтала. Провинциалка, она удачно устроилась в столице, случайный знакомый вскоре стал любимым и единственным.Друзья, развлечения, путешествия… Будущее безоблачно?Нет – Инна беременна, и это перечеркивает все ее надежды. Работа будет потеряна. Любимый оставит ее наедине с ее проблемами. Жизнь повернется к ней совсем другой стороной: ледяной, жесткой, бездушной.Казалось бы: стоит избавиться от ребенка – и ты вернешь себе потерянный рай. Но Инна принимает другое решение.Однако только в сказках добро торжествует.
Пятница, Кольцевая. Мелькают поезда, мелькают лица. Остановиться нельзя — толпа подхватит и понесет тебя дальше — не успеешь даже оглянуться.Как это похоже на нашу жизнь — калейдоскоп лиц, событий, судеб.Как трудно в рутине обыденной жизни найти свою любовь — человека, с которым будешь счастлив.Как часто мы ищем не там и находим не тех…А ведь каждая ошибка может оказаться роковой!Героини Евгении Кайдаловой — современные женщины, такие, как мы с вами.Они понимают — чтобы не ошибиться в выборе, надо прежде всего остановиться.Отрешиться от суеты.
Такое странное слово — любовь… Ну не странно ли, что можно сказать: «Я люблю шоколад… Я люблю свитера и кроссовки… Я люблю писать гелиевой ручкой… Я люблю Тимура». Студентка-отличница Варя, вечно растрепанная смешная Варежка, размышляла… Тимур, тот терпеть не мог ее пристрастие к свитерам и кроссовкам на все случаи жизни И съеденные на улице шоколадные батончики… Первая любовь, боль и счастье, падения и взлеты — может ли она определить всю дальнейшую жизнь современной женщины?
Эта странная война почти не имела геополитических последствий. Героическая оборона Севастополя не принесла России победы, а захваченный англичанами и французами Крым не остался в их руках. Русский флот, одержавший одну из самых ярких побед в истории морских сражений, был бесславно затоплен выстрелами из своих же пушек, а противник потерял гораздо больше солдат из-за преступной халатности командования, чем непосредственно в ходе боевых действий.Вместе с тем именно во время Крымской войны была организована служба сестер милосердия, стал широко применяться наркоз при операциях у раненых и родилась военная журналистика.
Майя давно не ждет от жизни радости, а уж тем более любви и романтики. Скучная, нелюбимая работа, постоянная тревога за сына – все это не дает ей расслабиться, почувствовать себя молодой. Эти проблемы знакомы миллионам женщин. Но Майе повезло. Неожиданно судьба дала ей шанс взглянуть на мир иначе, вернуть молодость и – главное – встретить человека, который помог ей поверить, что она может любить и быть любимой.
«Торчит Саша в чайной напротив почты, пьет кислое пиво, гордо посматривает на своих собутыльников и время от времени говорит: — Если Бог, — говорит, — когда-нибудь окончательно осерчает на людей и решит поглотить всех до последнего человека, то, я думаю, русские — на десерт».
Вам никогда не хотелось остановить стремительный бег времени и заглянуть в прошлое? Автор книги, Сергей Псарёв, петербургский писатель и художник, предлагает читателям совершить такое путешествие и стать участником событий, навсегда изменивших нашу привычную жизнь. В книгу вошла повесть о послевоенном поколении и службе на космодроме Байконур, а также материалы, связанные с историей лейб-гвардии Семёновского полка, давшего историческое название одному из интереснейших уголков старого Петербурга – Семенцам.
Когда твой парень общается со своей бывшей, интеллектуальной красоткой, звездой Инстаграма и тонкой столичной штучкой, – как здесь не ревновать? Вот Юханна и ревнует. Не спит ночами, просматривает фотографии Норы, закатывает Эмилю громкие скандалы. И отравляет, отравляет себя и свои отношения. Да и все вокруг тоже. «Гори, Осло, гори» – автобиографический роман молодой шведской писательницы о любовном треугольнике между тремя людьми и тремя скандинавскими столицами: Юханной из Стокгольма, Эмилем из Копенгагена и Норой из Осло.
Это — роман. Роман-вхождение. Во времена, в признаки стремительно меняющейся эпохи, в головы, судьбы, в души героев. Главный герой романа — программист-хакер, который только что сбежал от американских спецслужб и оказался на родине, в России. И вместе с ним читатель начинает свое путешествие в глубину книги, с точки перелома в судьбе героя, перелома, совпадающего с началом тысячелетия. На этот раз обложка предложена издательством. В тексте бережно сохранены особенности авторской орфографии, пунктуации и инвективной лексики.
Повесть «Винтики эпохи» дала название всей многожанровой книге. Автор вместил в нее правду нескольких поколений (детей войны и их отцов), что росли, мужали, верили, любили, растили детей, трудились для блага семьи и страны, не предполагая, что в какой-то момент их великая и самая большая страна может исчезнуть с карты Земли.
Ида Финк родилась в 1921 г. в Збараже, провинциальном городе на восточной окраине Польши (ныне Украина). В 1942 г. бежала вместе с сестрой из гетто и скрывалась до конца войны. С 1957 г. до смерти (2011) жила в Израиле. Публиковаться начала только в 1971 г. Единственный автор, пишущий не на иврите, удостоенный Государственной премии Израиля в области литературы (2008). Вся ее лаконичная, полностью лишенная как пафоса, так и демонстративного изображения жестокости, проза связана с темой Холокоста. Собранные в книге «Уплывающий сад» короткие истории так или иначе отсылают к рассказу, который дал имя всему сборнику: пропасти между эпохой до Холокоста и последующей историей человечества и конкретных людей.