Дело Кольцова - [136]

Вопрос: Как вы отнеслись к предложению ХЕЙФЕЦА?

Ответ: Я для начала предложил ему небольшую по объему работу, если не ошибаюсь, в редакции журнала «Изобретатель», которую он принял. Через некоторое время ХЕЙФЕЦ, поправившись от болезни стал более работоспособен, проявил активность на общественной и партийной работе и был привлечен к работе чисто издательской, т. е. административно-хозяйственной, на которой проявил себя также с положительной стороны. Позже, он работал в качестве зам. председателя управления журналогазетного объединения, одно время до этого он также был секретарем парторганизации. Проявил себя как энергичный работник и хороший партиец.

Примерно в 1930 году ХЕЙФЕЦ пришел ко мне и сообщил, что его вызвали в ЦК и командируют на работу в НКВД и добавил, что переход в НКВД его лично мало устраивает, так как работа там очень интенсивная и часто по ночам, что это при его болезненном состоянии может совсем подорвать его силы. Когда же я предложил похлопотать в ЦК о его оставлении в Жургазобъединении, он отнесся к этому отрицательно, заявив, что вопрос о его работе в НКВД уже решен в ЦК и что ходатайство будет бесполезно.

Вопрос: Что вам еще известно о нем?

Ответ: Больше с ХЕЙФЕЦОМ мне сталкиваться не пришлось.

Вопрос: А вы жену ХЕЙФЕЦА — ХЕЙФЕЦ-ОЛЕЙНИКОВУ Марию Соломоновну, знаете?

Ответ: Да, я ее знаю, но меньше, чем самого ХЕЙФЕЦА, так как непосредственного общения с ней я не имел и поэтому, что-либо конкретно сказать о ней не могу.

Записано с моих слов верно, мною прочитано.

КОЛЬЦОВ.

Допросил: Ст. следователь следчасти ГУГБ НКВД

Лейтенант госбезопасности (КУЗЬМИНОВ)

В этом протоколе допроса фигурирует фамилия некого Хейфеца. Речь идет о довольно странной личности, обладавшей, несомненно, способностью входить в доверие к людям. Он как-то расположил к себе и Кольцова, который взял его на работу в ЖУРГАЗ, вряд ли зная, что берет к себе осведомителя из НКВД. Гриша Хейфец довольно часто приходил в ЖУРГАЗ со своей маленькой дочкой Илей, к которой бездетный Кольцов относился очень приветливо, ласково называл ее «Иличка — киличка, шпротик-сардиночка».

Вскоре, как мы уже знаем, Хейфец перешел на работу в НКВД, где сделал неплохую карьеру. Мне рассказывал дед, что он неожиданно встретился с Хейфецом в 1945 году в освобожденной от гитлеровцев Вене. Это произошло на обеде, который давал для журналистов из СССР командующий советскими войсками. За столом, естественно, поднимались тосты за советских солдат-победителей, за наших летчиков, танкистов, за нашу боевую разведку.

— И за нашу контрразведку, — добавил генерал Желтов, многозначительно наклоняя бокал в сторону сидящего за столом Хейфеца.

В свое время Хейфец был «внедрен» в Еврейский антифашистский комитет, члены которого, как известно, были арестованы и расстреляны. Что касается Хейфеца, то он тоже был, естественно, арестован, но, видимо, неожиданно для себя получил 25 лет лагерей.

…В следствии наступила довольно длительная пауза. Кольцова больше не допрашивали. Да и допросы, проведенные после августа, почти не имели отношения к его «Делу». Видимо, Сталин взвешивал и размышлял — нужен ли ему большой процесс или нет. Судьба самого Кольцова была предрешена наверняка им еще раньше.

Сталин, безусловно, знал цену показаниям и методы их получения у допрашиваемых. И я думаю, что судьбы людей, на которых выбивали «компромат», зависели не от того, в чем их якобы уличали, а только от мнения о них самого Сталина, а может быть, иногда и от его сиюминутного настроения. Так это или не так, можно только предполагать. Во всяком случае, если судить по материалам «Дела» Кольцова, то все люди, которые, по версии следствия, были соучастниками Кольцова по «шпионской» и «антисоветской» деятельности, не были арестованы. В том, что Сталин читал показания Кольцова — можно не сомневаться. (Вспомним то, что со слов Фадеева написал Симонов). Есть и еще одно: в тексте «Дела» очень многое подчеркнуто, есть и несколько ремарок. Я не сомневаюсь, что «подчеркивать» и писать что-то в «Деле» не мог ни один из работников НКВД, включая и Берию, зная, что это дело будет читать Сталин. Скорее всего, Сталин решил, что эти люди пока могут ему быть полезны, и он отдал приказ: «Нэ трогать!» А если он передумает, то в архиве НКВД «вечно хранятся» показания на них — «доказательства» их «преступной деятельности», которые всегда можно пустить в ход. И не имело никакого значения, что Кольцов, Бабель и Мейерхольд отказались от своих «признаний».

Читая в «Вечерней Москве» рубрику «Расстрельные списки», я обратил внимание на сроки, в течение которых «расследовались» дела, — от момента ареста до расстрела. Как правило, это от двух до четырех месяцев. Кольцов провел во внутренней тюрьме на Лубянке почти 14 месяцев, Бабель — почти 9, Мейерхольд — около 7. Такие сроки следствия бывали только у тех, кого готовили к «показательным спектаклям» — так называемым «открытым процессам».

СЛЕДСТВИЕ ЗАКОНЧЕНО 1939 ГОД. ВНУТРЕННЯЯ ТЮРЬМА НКВД

ПРОТОКОЛ

Об окончании следствия 1939 года декабря «13» дня. Я, ст. следователь Следственной части

НКВД СССР Лейтенант Госуд. Без. Кузьминов рассмотрел следственное дело за № 21 620 по обвинению Кольцова Михаила Ефимовича в преступлениях, предусмотренных ст. 58 п 1-а и 11 УК РСФСР.