Дело Кольцова - [13]
«…Прошли эти два года — и в студенчестве опять серый и ненастный будничный день. Уныние, безверие, бездействие, карьеризм, мутные волны мелких страстей и национальной нетерпимости, Бог весть из каких клоак хлынувшие, — все это разъедает и нивелирует учащуюся массу, грозит смешать ее в одно серое и безрадостное целое.
…А работа, ведь, еще вся впереди. Как встревоженный муравейник, волнуется поднятая войной многомиллионная народная масса. Война всколыхнула ее до основания, возбудила в ней порывы и чувства, пробуждения которых десятилетиями ждали наши отцы. И в этот-то долгожданный и критический момент народу грозит опасность, которой никто не ожидал: он рискует остаться без интеллигенции. В то время, когда он наиболее нуждается в дружески самоотверженной помощи, которая поддержала бы в первых шагах его пробуждающегося самосознания, зафиксировало бы его первые самостоятельные начинания и уберегла бы от темных сил, снова готовящихся в него проникнуть, в это самое время он остается без поддержки…
Свобода, равенство… прогресс, элементарные истины демократического сознания… какие это в наше время трюизмы, ходячие слова, мелкие стертые монеты… Какие чувства, кроме холодного равнодушия, возбуждают они? И может ли наше студенчество понести их в народ, если оно само безучастно и внутренне чуждо им?
Не будем долго думать над разрешением этого вопроса. Не может быть двух решений. Во имя славного прошлого, во имя стоящей на пороге молодой России, студенчество должно поднять и понести распростертые в пыли старые знамена, должно оказаться достойным самого себя и возложенных на него задач!»
В журнале «Путь студенчества» публикуется и беседа начинающего журналиста с А. Ф. Керенским — тогда лидером немногочисленной группы депутатов Государственной думы, так называемых «трудовиков».
А события в стране развиваются бурно и непредсказуемо. Продолжается изнурительная война, нарастает недовольство правящей в стране монархией. И как естественный финал — Февральская революция. Кольцов, как и большинство людей, встретил ее восторженно: наконец в России будет демократия. Вот как он рассказывает о тех исторических днях в очерке, проникнутом искренним волнением очевидца и участника тех событий.
ФЕВРАЛЬСКИЙ МАРТ
Я пробираюсь ко дворцу в опасной тьме, под беспорядочные выстрелы то близко, то вдали, то вдруг совсем над ухом. Фонари потухли, вместо них горит луна, мягкий теплый снег порхает и кроет голубым цветом улицу. Грузовики с людьми проносятся часто орущими, грохочущими видениями, исчезая за поворотом. На Шпалерной, у дворца, нестерпимо светло и шумно. Таврический был раньше тихий, старенький, уютный, с бесшумными дверьми, с вощеными полами, по которым прогуливались под ручку и обнявшись депутаты, скользили вприпрыжку приставы Государственной думы. Сейчас он неузнаваем, блестит далеко во мгле лихорадочными бегающими пятнами, лучится тысячью огней, будоражит и втягивает светлыми щупальцами всю мятежную кровь города. Посреди белого пушистого сада, у самого подъезда, лежит на боку большой роскошный автомобиль, раненое животное, зарывшись разбитой мордой и передними фонарями в снег. Дверца открылась, большие следы ног светлеют на щегольском коврике и ласковой коже подушек. Вокруг него на весь двор сгрудились мотоциклетки, коляски, мешки, люди, целое море людей и движений, бьющее волнами в подъезд.
Внезапный хаос пересоздания расширил, увеличил, сделал громадным, как при родах, старинный дом, вместил в него революцию, всю Россию. Екатерининский зал стал казармой, военным плацем, митинговой аудиторией, больницей, спальней, театром, колыбелью новой страны. Вместе со мной вливаются толпы, несчетные вереницы солдат, офицеров, студентов, девушек, дворников, но зал не тесен, он — заколдованный, вмещает еще и еще. Под ногами хрустит алебастр, отколотый от стен, валяются пулеметные ленты, бумажки, листики, тряпки. Тысячи ног месят этот мусор, передвигаясь в путаной, радостной, никому не ясной суете.
Здесь революция. Но где вожди?
Вождей нет в стихийном, вулканическом взрыве. Они мелькают легкими щепками в бурном беге потока, пытаются повелевать, указывать, хотя бы понимать и принимать участие. Но водопад бьет дальше, тащит вперед, кружит, приподымает и бросает во прах.
Родзянко выходит почтенным старым петухом в зал приветствовать войска. Целый гвардейский полк с офицерами, знаменами и оркестром, пришедший сюда, под расписные амурчатые своды потемкинского палаццо, почтительно застывает перед председателем думы. Он обводит ряды тусклым взглядом старых глаз, подымает породистую птичью голову и окликает, как на параде:
— Зд-рова, ма-ладцы-преображенцы!
Полк отвечает грохочущим рыком, оркестр играет «Марсельезу», дрожат стекла, трепещут уши и ноющей радостью отбивает такт сердце. Офицеры едят глазами новое начальство, репортер в углу трясущимися руками отмечает на блокноте речь возможного президента — Родзянки. Старик уходит в усталом величии, сморкаясь в большой платок, а волны выбрасывают вместо него Милюкова. Профессор нервничает, но черный костюм не испачкан, твердый воротник аккуратно подпирает жесткие бритые щеки с равнодушным румянцем. Он тоже хочет говорить с морем, повелевать им:
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.