Дело Кольцова - [114]

Вопрос КОЛЬЦОВУ: Имело ли место у вас такие разговоры, о которых показывает ГНЕДИН, как в Берлине, так и на приеме 7 ноября 1938 года?

Ответ: Разговор в Берлине, возможно и был, но в деталях я его не помню. Я тогда выражал свое огорчение по поводу того, что среди советских работников и среди военных были обнаружены враги народа, произведены массовые аресты, о чем я узнал, во время приезда своего. О чем идет речь, во второй части показаний ГНЕДИНА я просто не знаю мне не были известны неприятности, которые угрожали ГНЕДИНУ, я не знаю просто о каких неприятностях идет речь.

Вопрос ГНЕДИНУ: Вы может быть более подробно расскажите о своем разговоре с КОЛЬЦОВЫМ 7 ноября 1938 года на банкете в Наркоминделе?

Ответ: Осенью 1938 года я был причислен на одном из партийных собраний к числу лиц, в отношении, которых не была проведена разоблачительная работа. Я думаю, что КОЛЬЦОВ имел в виду именно это обстоятельство, тогда он мне сказал, что он знает какие у меня трудности и неприятности по партийной линии.

Заявление КОЛЬЦОВА.

О неприятностях, которые грозили ГНЕДИНУ в то время я слышу сейчас от него в первый раз, в частности о том, что он был причислен к числу лиц, в отношении которых не была проведена разоблачительная работа.

Я действительно, не задолго до этого был у ЛИТВИНОВА и сказал об этом ГНЕДИНУ, но я не слышал о неприятностях, угрожающих ГНЕДИНУ.

Оба арестованных заявили, что вопросов друг к другу они не имеют.

Протокол очной ставки застенографирован с наших слов, нами прочитан.

КОЛЬЦОВ

ГНЕДИН

Очную ставку провели:

Пом. нач. следчасти НКВД

Ст. лейтенант гос. Безопасности

(ПИНЗУР)

Ст. следователь следчасти НКВД Ст. лейтенант гос. безопасности (РАДЧЕНКО)

Следователь следчасти НКВД Лейтенант гос. безопасности (КУЗЬМИНОВ)

Да, вопросов друг к другу Гнедин и Кольцов не имели. А какие могли быть вопросы у двух подвергнутых жестоким истязаниям, сломленных людей. Наверняка, им перед очной ставкой следователями даны были четкие «наставления», о чем и о ком надо говорить. Можно себе представить, как эти двое людей, друживших до ареста, потупя в пол глаза, стараясь не смотреть друг на друга, тусклыми голосами отвечали на «вопросы».

Теперь у следствия появляется возможность для разоблачения еще одной «преступной» группы — «Второго НКИД», «шпионов» и «предателей», окопавшихся в одном из важнейших министерств государства. Это в первую очередь Литвинов, а также послы — Потемкин, Суриц, Штейн, Уманский, Майский — люди, поддерживавшие взгляды Литвинова на международную политику СССР.

Почему кандидатом на участие в процессе в качестве главного подсудимого стал Максим Литвинов? А вот почему. Назначенный на пост наркома иностранных дел в 1930 году, с 1933 года — момента прихода к власти Гитлера — настойчиво проводил линию на сближение с западными демократиями для совместного отпора германской агрессии. Сталин внешне как будто бы поддерживал эту политику. Советский Союз даже вступил в Лигу Наций. Но Гитлер по духу был гораздо ближе Вождю, чем англо-французские демократические лидеры. Одновременно с переговорами о возможности союза с Францией и Англией официальной антигитлеровской пропагандой, развернутой на страницах советских газет и журналов, как оказалось, проходили тайные переговоры и контакты с представителями Германии. Об этом свидетельствует тот же Гнедин, работавший в середине 30-х годов в советском посольстве в Берлине. В 1933 году секретные контакты с представителями гитлеровской верхушки осуществлял вездесущий Карл Радек, затем эту деятельность продолжил советский торгпред Канделаки. Он в разные годы встречался и имел продолжительные беседы с Шахтом и наци номер два Германом Герингом. В своей книге Вальтер Кривицкий, бывший агент НКВД, сбежавший на Запад, приводит одно весьма любопытное откровение Радека: «Только дураки могут вообразить, что мы когда-нибудь порвем с Германией. То, что я пишу, — это одно, в действительности дело обстоит совсем иначе. Никто не может дать нам того, что нам дает Германия. Для нас порвать с Германией просто невозможно». И Радек прав: в первые годы советской власти, после заключения Рапалльского договора, из Германии в Россию поступала весьма значительная техническая и экономическая помощь, которая играла не последнюю роль в строительстве советской индустрии. Евгений Гнедин в своей книге писал: «Я вспоминаю, как мы, дипломатические работники посольства в Берлине, были несколько озадачены, когда, проезжая через Берлин, Элиа — заместитель наркома внешней торговли, в силу старых связей имевший доступ к Сталину, дал понять, что „наверху“ оценивают гитлеризм „по-иному“, — иначе, чем в прессе и чем работники посольства СССР в Берлине». Тайные контакты проходили помимо НКИД, и Литвинова о них не информировали. Он продолжал участвовать во всевозможных переговорах о союзе с Францией и Англией, принимал в Москве посланников этих стран. Дело со скрипом, но продвигалось. Видимо, у Сталина еще не сложилось твердого мнения: с одной стороны, он боялся Гитлера, а с другой — ненавидел демократию. Как всегда, Хозяин не торопился принимать решение — на кого ему ориентироваться — на Гитлера или на англо-французский союз. Наконец он решился.