Дело княжны Саломеи - [69]

— Как в тот прекрасный день, когда вы чуть не придушили сестру вашей жены? — едва сдерживаясь, проговорил Максим Максимович. Но Зимородов проигнорировал вопрос.

— Остановился, когда хрипеть перестала. Да хорошо, вспомнил, что мне-то другую ведь и надобно. — Зимородов закончил упражнения и надел жилет, тщательно застегивая пуговки и поправляя рубашку. — Однако непривычно, знаете, когда меня используют, а не наоборот. Ну да впредь наука будет, расчет, он ведь для двух сторон. Как на торгах — главное, кто кого обсчитает.

— Кстати, ваш другой расчет тоже даром пропал, — язвительно заметил Грушевский. — Ольга Николаевна замуж вышла. Откровенно говоря, ума не приложу, на что вы рассчитывали в ее случае.

— Расчет как всегда прост, на деньги, — задумавшись, насупился купец. Но тут же поднял голову и, хитро прищурившись, улыбнулся Максиму Максимовичу. — Стало быть, не судьба. Ну, ничего, наша сторона всегда верх возьмет.

— Значит, говорите, венок на ней был?.. — передернувшись от такой самоуверенности, уточнил еще раз Грушевский. Скорее всего, о яде, пропитавшем венец, купец не имел никакого понятия, он никак не реагировал на расспросы о нем, ничем не показывал волнения. — Ну да бог вам судья. А земные власти, скорее всего, вас отпустят.

— Это уж не извольте сомневаться, — с улыбкой заверил Зимородов, вольготно развалившись на убогой кровати, словно сидел в своем Лошадином кабинете. — Дела надо делать, не могу позволить себе долго здесь прохлаждаться. Отдохнул, и будет. Я уж и нажал на кого следует, шестеренки закрутились.

Он оказался прав. Неизвестно, каким образом и на кого нажал Зимородов, но «шестеренки» таки закрутились. Как только Грушевский вышел в коридор, к нему подскочил Призоров с последней новостью. Ему-де разрешили, то есть нет, он решил отпустить подозреваемых.

Зимородов вывалился из камеры, потянулся, будто находился на отдыхе, потер ладони и сообщил, что отправляется в «Вену» пообедать, всех желающих милостиво просит присоединиться. Из кабинета высунулся радостный письмоводитель, но Призоров вовремя схватил его и чуть не за шиворот втащил обратно.

— Пойдем, Петька, со мной, — позвал купец сына, тоже вышедшего из камеры. — Доказал породу зимородовскую — на отца покушался, под законом состоял, хвалю! Будем вместе дела делать теперь. Да не дичись, прощаю за все, так и быть!

— И я вас прощаю, — поклонился отцу Петя. — Но дела у нас с вами разные. И дороги тоже.

— Ишь ты! — усмехнулся купец. — Смотри не передумай, обратно не приму. А то поедем со мной нутро пересохшее промочить, я тебя с Шуркой-зверем познакомлю, лихо канкан пляшет!

Приглашение выглядело скорее издевательством, поэтому в подскочивший неизвестно откуда экипаж он сел в полном одиночестве.

— Гони в «Донон» или в «Медведь», куда ближе, да не жалей лошадей, не обижу! — гаркнул Зимородов так, что стекла зазвенели в конторе.

Освобожденного Петю встретили объятия Домны Карповны. Однако он тоже предпочел выйти в одиночестве, как и его отец. Более того, юноша снял свои ботинки, отдал их тетке и поклонился Грушевскому в ноги:

— Пойду искать святое место, стану монахом, — бледный юноша совсем высох за несколько дней заключения, даже в довольно сносной камере, на него вся эта история произвела противоположный эффект, чем на его отца. — Помните, как вы говорили про добро? Я много думал.

Несчастная Домна Карповна, глядя на племянника, роняла крупные слезы, но ни одного слова возражения на такое решение у нее не нашлось. Казалось, что скорее она сама босоногой пойдет вслед за Петей.

— Ничего-то вы не поняли, Петр Андреевич, — вздохнул Грушевский, покачав головой. — Непротивление злу еще не есть добро.

— Раньше я слышал Бога, потом только графиню Панину. Здесь она наказала мне впредь слышать только Его.

— Значит, Марья Родионовна снова навещала вас? — похолодел Грушевский.

— Как и вас.

Петя вышел из конторы, словно повинуясь одному ему слышимому зову гамельнского крысолова. В какую-то реку войдет этот мальчик, мелькнуло в голове у Грушевского. Купчиха поплелась вслед за племянником, утирая слезы концами узелка в руках. Максим Максимович еще раз вздохнул. Домна Карповна обрела следующего своего юродивого, о чем, как говорится, молилась…

— Ну что, радуйтесь, отпустил я ваших подзащитных, — пробурчал Призоров.

— И Кузьму Семеновича?! — несказанно обрадовался Грушевский.

— Этого нет, — заупрямился чиновник. — Венок спрятал он. Хоть он и не отравитель, но способствовал сокрытию важной улики. Если господин Зимородов не станет возбуждать уголовное дело против сына, то скатертью им всем дорога. Что вам до лакея, у нас дело серьезное наклюнулось, сейчас поважнее птицы на примете…

Впрочем, о дальнейшем Призоров умолчал. Против того, чтобы Грушевский с Тюрком посетили «Цветы зла», он возражений не нашел.

— Однако, господа, никакой самодеятельности в случае чего!

— Да ну, Владимир Дмитрич, что мы, маленькие? — оскорбился Максим Максимович.

На прощание он забежал в камеру, где томился Кузьма Семенович, пожал ему руку. Тот как-то разом весь обрюзг, потерял былой лоск и ухватистость. А как, бывало, форсил в Свиблово…