Дело княжны Саломеи - [49]

— Позвольте, нельзя ли обойтись как-нибудь без нашего участия? Думаю, княгиня не вполне оправилась…

— Оставь, друг мой, — княгиня решительно прервала супруга тихим, но твердым голосом. Стало сразу ясно, кем в доме любуются, а кто решает дела. Князь присел рядом с женой и взял ее руку.

— Спрашивайте, господа, — пригласила княгиня.

— Я хотел уточнить, не знали ли вы о душевных увлечениях княжны. Молодая девушка, неужели она полностью предоставила вам решать ее судьбу?

— Потрудитесь объяснить!.. — взвился князь, но жена удержала его.

— Вы имеете в виду кого-то конкретного? — испытующе вглядевшись в Грушевского, произнесла княгиня.

— Молодой человек по имени Зиновий, усыновленный известным писателем, — выложил сразу все карты Максим Максимович.

— Я знаю о нем, — кивнула, немного подумав, мать. — Неудавшийся актер, без профессии, без образования. Действительно, его недавно усыновил некий литератор с псевдонимом Горький, который находился в ссылке в Арзамасе. Я наводила справки о семье этого Зиновия. Усыновление сделали в два дня ради того, чтобы он выехал в Москву, играть в театре, куда его пригласил Немирович-Данченко, когда гостил у писателя. Поскольку Зиновий из еврейской семьи, он не имел бы права пересечь черту оседлости без этих бумаг.

— Стало быть, вы достаточно хорошо осведомлены об этом юноше?

— В пределах степени профессионализма частного сыщика, нанятого нами. Он выяснил, что у его отца, господина Радлова, есть типография. Что у Зиновия есть также брат Яков, с которым у него сложные отношения. Я видела копию заявления, которое Яков написал на брата в полицейскую часть. Он обвинял его в избиении, а также в том, что по вине Зиновия Яков потерял глаз.

— Друг мой… — пролепетал изумленный князь.

— Отец проклял Зиновия за отречение от веры. Вскоре вслед за братом из Нижнего Новгорода, где все они проживали, выехал и Яков. Предположительно в Санкт-Петербург.

— Возможно, вам известно местонахождение Зиновия в данный момент? — удивление Грушевского не знало границ. Вот тебе и благородные господа, нанимают сыщика для слежки за поклонниками дочери!

— Если вы его подозреваете, скажите мне, господа, немедленно, — встала вдруг княгиня со своего трона. — Мне, как матери, невыносимо думать, что именно тот, кого мы подозревали с самого начала, действительно оказался причастен к величайшей трагедии, которая только может произойти в жизни родителей. Если бы я тогда позволила себе чуть больше, чем просто наведение справок, если бы мы тогда воспользовались своими связями и расположением людей, облеченных властью… Да я бы его собственными руками задушила еще до того, как он смог причинить вред моей дочери!

— Умоляю, возьмите себя в руки. — Максим Максимович испугался горячего порыва горюющей матери. — Мы ничего точно не знаем и даже не подозреваем… Но будьте справедливы. Вы ведь и сами в свое время проявили к нему настороженный интерес, было бы по меньшей мере странно, если бы мы не задали вам эти вопросы!

— Я обратилась в сыскную контору потому, что заметила некоторое чувство со стороны дочери. Даже не это, — поправила себя немного успокоившаяся княгиня. — В общем, я не хотела идти против желаний Саломеи, но было бы куда благоразумней с ее стороны увлечься более достойным, я уж не говорю состоятельным, человеком. Только это я и хотела выяснить. И, разумеется, открыла бы глаза дочери, выйди ее интерес к этому молодому человеку за рамки приличий.

— Значит, рамки эти остались целы… простите, — Грушевский снова запнулся. — Может, вам совершенно случайно известно, где Зиновий сейчас?

— Он уехал в Америку. На пароходе, на этом этапе частный сыщик его оставил. Это было в тот день, когда… когда… — Княгиня замолчала, огромным усилием воли беря себя в руки. — Когда исчезла моя дочь. На этом я тогда посчитала вопрос исчерпанным.

— Простите, но вы абсолютно в этом уверены? — Грушевский все-таки не мог расстаться с версией о причастности революционера-террориста к пулевому ранению княжны. Не могла же в нее стрелять Марья Родионовна!

— Гонорар был выплачен достаточный, розыскная контора — солидная, с хорошими рекомендациями.

— Угу, — Грушевский задумчиво теребил седой ус. — Господин Зимородов, как он оказался среди ваших знакомых, разве вы не принадлежите к разным кругам?

— Моя подруга по институту благородных девиц, госпожа Веденеева, представила нам своего дальнего родственника. Он тогда еще не овдовел. О том, что он сделал предложение Саломее, я узнала от нее самой. Дочь отнеслась к этому легко. Она не думала, что госпожа Зимородова так скоропостижно скончается в Италии, где та лечилась. Помню, дочь говорила: «Пусть живет, бедняжка». А Зимородова тогда жалели все. Страдалец. У Саломеи было доброе сердце… Когда он заявил, что жена его умерла, а он сам не может жить без моей дочери, мы с мужем решили…

— Мы привезли дочь в Санкт-Петербург отшлифовать ее образование. Разумеется, мы не могли отправить ее сюда одну, приехали вместе. Не ожидали, что все случится так быстро… — добавил князь.

Сравнение двух претендентов на руку Саломеи показалось столь двусмысленным Максиму Максимовичу, которому теперь доподлинно была известна сущность «приличного» миллионера, что он невольно поерзал в кресле. Бедную княжну бросило из огня да в полымя, причем стараниями ее собственными и ее любящих родителей. Но кое-что другое тревожило его сейчас гораздо больше. Бесстрастный голос княгини не обманул Грушевского. Он слушал ее подробный рассказ и силился отделаться от ощущения, что вот-вот грянет буря. Он даже с опаской поглядывал на ее мужа, неужели тот не чувствует? От Ивана Карловича, разумеется, такой чувствительности ожидать не приходилось.