Дело Каллас - [39]

– Я понапрасну не трачу свои стрелы! Пущу одну, если только это серьезно!

Уильям, не спускавший с Айши глаз, подошел к ней поближе. Как же хорошо пахла ее кожа!.. Аромат ванили…

– Как вы находите Афины?

– Мне кажется, что в этот вечер они – лучший город в мире.

Какая прелестная улыбка!..

– А в Англии вы были?

– Только в Лондоне. Но мне так хотелось бы снова там побывать!

Как же приятно звучат ее слова!..

– С величайшим удовольствием буду вашим гидом.

– Когда мне приехать?

А ее бездонные глаза так светятся умом!..

– Когда захотите.

– После Греции я свободна.

– Было бы чудесно.

– Правда?

– Правда.

Ни она, ни он не замечали смущения своих друзей, присутствующих при их немногословной беседе. Растроганные миссис Джонсон и Иветта еле сдерживали слезы волнения; Жан-Люк и Бертран, в восхищении от зарождавшейся идиллии, испытывали живейшее удовольствие; близнец Роберт был безумно рад за своего брата. Что до Эрнеста и Сесилии, они, менее сентиментальные, посмеивались в сторонке: подобные слащавые картинки были не для них. Некоторые из тысяч валивших в Одеон зрителей, проходя мимо, с доброй завистью любовались парочкой. Вечерело, уже не светло, но еще и не темно: чудное время, рождающее самые безумные мечты.

Иветта, понимая, что грех нарушать такое очарование, предложила поменяться местами. Так она и очутилась в первом ряду вместе с местными знаменитостями. И это она, совсем недавно мывшая и натиравшая паркетные полы в Пале-Гарнье! А Уильям и Айша оказались на двадцать девятом ряду, высоко, очень высоко, очень близко к небу, сидя на маленьком облачке, отдалившись от всех, от сцены, на которой игрался спектакль. А внизу, перед эстрадой, служащей сценой, бушевал оркестр; гармоничные звуки едва ли долетали до их ушей.

Некоторые элементы декорации на сцене внушали мысль о пышности и элегантном интерьере – библиотека маркиза де Ла Форс, приемная монастыря кармелиток в Компьене. Мадам де Круасси, настоятельница, и Бланш, то есть Сара, переговариваются через двойную решетку. О чем они говорят? Этого никто не слышит, голоса, однако, красивые. И вдруг все сменилось больничной палатой, почему? Ах да, похоже, настоятельница больна. Она лежит в кровати, в изголовье стоит монахиня.

– Это Мария из монастыря Воплощения, – шепчет Айша на ухо Уильяму.

Кажется, та умирает…

– Проси прощения… смерть… страх смерти…

– Преподобная мать желает… Преподобная мать желала… желала бы…

Бланш падает на колени, зарывается лицом в покрывало, под которым покоятся останки той, что только что испустила последний вздох; в тот же момент вдалеке раздается звон колокола, молния прочерчивает небо. Все аплодируют. Все, кроме них; они даже и не думают об этом. Странно, здесь нет занавеса; не как в Париже или Лондоне: все происходит прямо на глазах. Слышится слово «антракт», произносимое рядом с ними туристами. Сейчас главное – не шевелиться, не нарушать очарования. Бессмысленные хождения взад-вперед, люди извиняются, окликают знакомых… Несколько раскатов грома…

Как и всегда, Эрнест Лебраншю отправился побродить за кулисами. Присев на корточки, он обмахивал пыль со своих туфель тряпочкой, которую дала ему одна из костюмерш. Подняв глаза, увидел Сару.

– Браво, вы были восхитительны.

– Спасибо, но прошу извинить, я должна подготовиться ко второму действию. Мне нужно побыть одной.

– Конечно. Не обращайте на меня внимания.

Удовлетворенный зеркальным блеском своей обуви, он встал и увидел мадемуазель Геропулос.

– Что вы думаете о спектакле?

– О, знаете ли, я не очень в этом разбираюсь. Я все время находилась здесь на тот случай, если вдруг понадоблюсь мадемуазель фон Штадт-Фюрстемберг. Мельком видела несколько фрагментов… мне кажется, они удались.

– Хорошо. Я вас покидаю. Надо задать несколько вопросов некоторым исполнителям. До скорого.

– До скорого.

Жилу был очень занят. Нужно было создать интерьер часовни, установить в центре открытый гроб с телом настоятельницы, зажечь вокруг него свечи и расставить по сторонам молитвенные скамеечки. Он взглянул. на небо: только что на лицо упала капля. Эрнесту пришлось поработать локтями, чтобы пробиться к своему месту рядом с друзьями, которые из-за толпы предпочли не вставать.

– Бертран, посмотрите программку, вот здесь. Это имя вам ни о чем не говорит?

– Жиль Макбрайен, заведующий постановочной частью.

– Это тот, из Парижской оперы. Вспоминаете его бороду, «конский хвост», сабо? Теперь его не узнать. Именно он в настоящий момент руководит работами бригад на сцене. Невероятно, не правда ли?

В человеке, отдававшем приказы в нескольких метрах от него, Бертран никак не мог узнать колосса, которого когда-то допрашивал в Париже.

– Посмотрите туда, Иветта, похоже, это Жилу.

– Надо же! Никогда бы не подумала!

Всматриваясь повнимательнее, инспектор начинал что-то припоминать. Ему даже казалось, что он уже видел его в другом месте. Да, точно, эта физиономия была ему знакома… «Ковент-Гарден!» Вечер премьеры «Кармен». Человек, пристально смотревший на его друга Жан-Люка! Именно так. На нем был черный элегантный костюм, но рост – под метр девяносто пять – выдавал его инкогнито.