Дело Фергюсона - [6]

Он взял их со светлой улыбкой.

— А как же! Хороший вы мальчик. И Джерри Уинклер будет поминать вас в молитвах. — Не меняя тона, он продолжал: — Голову Бродмену разбил Гэс Донато. Младший брат Мануэля.

— Вы видели, как это случилось, мистер Уинклер?

— Нет. Но я видел, как он туда вошел и как вышел. Я сидел тут у окошка, вспоминал былые деньки, и, смотрю, Гэс на пикапе въехал в проулок. Берет из кузова монтировку, засовывает под брючину и тихонько открывает заднюю дверь Бродмена. А через несколько минут выходит с мешком на спине, бросает его в машину и идет за новым.

— Вы не знаете, что было в мешке?

— Нет. Только он был набит битком. И другие тоже. Он еще четыре-пять принес. Сложил в пикап и укатил.

Я поглядел в его выцветшие глаза:

— Вы уверены, что это был именно он?

— А как же! — Он постучал тростью по голым половицам. — Я Гэса Донато чуть не каждый день вижу. А тут особое внимание обратил, потому что ему не положено водить машину.

— Слишком молод?

— Чего нет, того нет. Но условно освобожденным водить машину запрещается. А у него из-за машин неприятностей и так хватало — из-за них-то его и арестовали.

— А Гэс ваш друг?

— Не сказал бы. Вот Мануэль — тот друг.

— Но, по вашим словам, вы с Гэсом постоянно видитесь.

— Верно. В закусочной у Мануэля. С тех пор как Бродмен его турнул на той неделе, он у Мануэля посуду мыл.

— А почему Бродмен его уволил?

— Я так толком и не понял. Что-то из-за часов. Золотых настольных часов. Гэс отправил их куда-то, куда не следовало. Я слышал, как Мануэль спорил с Бродменом в проулке.

Я открыл окно. У задней двери бродменовской лавки о чем-то совещались двое в штатском. Они подозрительно уставились на меня. Я попятился и закрыл окно.

— А вы ничего не упускаете, мистер Уинклер?

— Стараюсь.

3

Я оставил его в бродменовской клетке с Уиллсом, а сам взял такси — мне не терпелось продолжить разговор с Эллой Баркер. Вот только она совсем не хотела его возобновлять.

Когда надзирательница ввела меня в камеру свиданий, Элла даже не подняла головы. Она сидела, положив худые руки на стол, поникшая, съежившаяся, точно птица, утратившая надежду вырваться на волю. Позади нее в зарешеченное окно било предвечернее солнце, расчерчивая ей спину полосками теней.

— Возьмите себя в руки, Баркер. Первый день всегда самый тяжелый. — Надзирательница потрогала ее за плечо. Возможно, намерения у нее были самые лучшие, но голос звучал наставительно, почти угрожающе. — К вам опять пришел мистер Гуннарсон. Вы же не хотите, чтобы он смотрел, как вы киснете.

Элла отдернула плечо от ее руки.

— Если ему не нравится смотреть, так пусть не приходит. Ни опять, ни потом!

— Чепуха! — сказала надзирательница. — В вашем положении адвокат вам очень нужен, хотите вы того или нет.

— Миссис Клемент, вы не оставите нас вдвоем?

— Как скажете.

И надзирательница удалилась, потряхивая связкой ключей, точно тоскливыми кастаньетами. Я сел к столу напротив Эллы.

— Гектор Бродмен умер. Его убили.

Темные ресницы прикрывали ее глаза. Она упорно их не поднимала. Мне почудилось, что я ощущаю запах ее страха — какую-то едкость в воздухе. Но, может быть, это был запах тюрьмы.

— Вы ведь были знакомы с Бродменом?

— Как с пациентом. Таких знакомых у меня не сосчитать.

— А что с ним было такое?

— У него удалили опухоль. Доброкачественную. Прошлым летом.

— Но вы виделись с ним и после?

— Один раз он меня пригласил, — ответила она все тем же монотонным голосом. — Я ему как будто нравилась, а приглашениями меня не слишком заваливают.

— О чем вы разговаривали с Бродменом?

— Да почти только о нем. Он ведь был пожилым человеком. Вдовцом. Все время рассказывал про великую экономическую депрессию. У него где-то в восточных штатах было свое дело. А в депрессию он и его первая жена потеряли все, что успели скопить. Ну все-все.

— Так у него была и вторая жена?

— Я этого не говорила. — Наконец она подняла на меня глаза. Полные испуга. — Вы что, думаете, я бы вышла за жирного лысого старика? Хотя, при желании, и могла бы.

— Значит, он сделал вам предложение? В первый же вечер?

Она замялась.

— Я с ним виделась еще раза два. Ну, пожалела его.

— И где он вам его сделал?

— В машине. Выпил лишнего у... — Ее губы на мгновение остались открытыми, потом крепко сжались.

— Так где же?

— Где пришлось. Он меня катал. По городу. Свозил в горы.

— К своим друзьям?

— У него не было друзей, — ответила она чересчур быстро.

— Так где же он пил в тот вечер, когда сделал вам предложение? У себя дома?

— У него своего дома не было. Ел в ресторанах, а спал в лавке. Я ему сказала, что никакая женщина не согласится вести такую жизнь. Тогда он предложил переехать ко мне и обставить мою квартиру.

— Как щедро!

— Да уж куда щедрее. — Ее губы тронула улыбка. — Он все уже рассчитал. Ну, и в этот последний вечер я, пожалуй, крепко наступила ему на ногу. Он совсем скис. — В ее улыбке промелькнула жестокость.

— Так где, вы сказали, он пил?

— Я ничего не говорила. Но вообще-то пил он у меня. Сама я не пью, но держу бутылку для друзей.

— Каких, кроме Бродмена?

— Ну, для девочек из больницы. А про него я не говорила, что он был моим другом.

— Как же так? Он ведь подарил вам платиновые часы.