Дело Бутиных - [5]

— Уж мимо вас, Михаил Дмитриевич, не пройдет! — с чувством ответил Зензинов. — Я-то вольная птица! А как вы успеваете средь ваших забот журнальчики проглядывать — непостижимо! Даже и вовсе недоступные издания, о коих только здесь, в этом укрытии, и говорить возможно!

Да уж прав тезка! Разве только в этом зимовье не будут искать запрещенных книг и журналов! Доходят, доходят и до дальнего Нерчинска нелюбезные властям лондонские издания, окольными путями, через Кяхту, вместе с ящиками чая. Зензинов тоже охоч до тех журналов, правда, у него более влечение к науке и природе, нежели к политике…

— У меня, друг мой Михаил Дмитриевич, — говорил меж тем Зензинов, — статейка в «Живописной России» тиснута. Предмет рассуждения, весьма меня занимающий: торговые люди Отечества нашего! Ежели откинуть вступленьице, в коем касаюсь я торговли древних — в Финикии и Карфагене, в Греции и Риме, а также в более близких временах — в Венеции, Генуе, в старой Англии, — тщась доказать, что торговля есть рычаг, возвышающий страны, народы, государства, что все могущество и богатство — от торговли, что власть торговли волшебна, несокрушима, непоборима…

— У вас, Михаил Андреевич, всегда, чего не коснетесь, — все и красиво, и возвышенно, и привлекательно. А ведь в торговом нашем деле уж далеко не все небесно-голубое! Тут и обман, и корысть, и воровство, и подделки… Уж вам ли, боками своими почувствовавшему это зло, не ведать того!

— Мелочные, своекорыстные да добычливые людишки не определяют развития, — возразил Зензинов. — Они как сорная шелуха в мешке с кедровым орехом! А я вам, сударь мой, то скажу, что вы, истинные деятели торговли, себя со стороны не видите! Вам оборотиться некогда, вы в трудах, в пути, в деле, в движении! Что вы меня с собой равняете! Посадите верблюда в торговые ряды, это я и есть! Торговля — величайшее из искусств! Она развозит произведения — слышите, произведения! — фабрик по всему пространству земного шара через своих адептов — художников своего дела! — купцов. Появляется она то среди чукчей, жителей Крайнего Севера, берет драгоценные шкуры зверя, то переезжает знойные, безводные степи Африки, везя пряности, то бесстрашно переплывает океаны, сражаясь с бурями, волнениями и пиратами! Да что вы, сударь, все ухмыляетесь, бородку защипали! Или не так?

— Все так, любезный Михаил Андреич! Однако ж когда вы до торговых людей Сибири, до нынешней прозы через материки и океаны дойдете!

— Нетерпеливый вы человек, купец Бутин, — не обидясь отвечал Зензинов. — Нетерпеливая, горячая, нервная натура, за то и люблю вас, за то и верю в вас, за то и вседневно тревожусь за вас и всенощно молюсь! В вас артист живет, Михаил Дмитриевич, большой артист для вольной сцены… А то, о чем пишу, не вам предназначено, не для просвещенных людей, а для несведущих, это вам как бы в подмогу…

— И на прииски наши попросились в подмогу? Да там, увидите, воспевать нечего, — тяжкий труд, невеселая жизнь, вино и драки как главные развлечения… Или вы передумали? Заночевать в зимовье, а поутру обратно домой, к своим трудам?

— Неверно вы о старике судите, друг мой! Не в забаву мои поездки. Сколько я тут и по тропам, и через мари, и зимниками, сквозь хребты и чащу изъездил! За тридцать-то лет! Через это и труды мои письменные, и коллекции, и занятия! Нет уж, Михаил Дмитриевич, я от вас не отстану и помехой не буду!

— Так я же не против! Еще часок на отдых — и будем седлать лошадей! — Бутин помолчал, неторопливо допил чай и со сдержанным любопытством спросил: — Кого же вы, Михаил Андреич, на этот раз из купцов сибирских вознесли при содействии «Живописного обозрения»?

— Да кого ж! Люди известные нам, достойные. Кирилла Григо-рьича Марьина помянул с похвалой, не потому что иркутский, не потому что первой гильдии, а потому как он всей душою предан делу торговли. Кроме сего любимого занятия, ничего не признает — ни развлечений, ни праздников, ни суеты никакой. Ведь это и есть адепт торговли. In favorem! Для пользы. Да что я вам-то толкую, вы и его, равно как и Ивана Степановича Хаминова, родича и компаньона Марьина, получше моего знаете. Кто нынче не промышляет чайной торговлей, однако ж они, Марьин с Хаминовым, в сей торговле наипервейшая сила! Наиполезнейшая! Из Кяхты везут чай на Ирбитскую ярмарку, глядите дальше — на Нижегородскую, еще дальше — аж в Москву! Как же их не выделить, ежели из полумиллиона пудов чаю, вывозимых из Кяхты внутрь России — байховых, кирпичных, — на долю Марьина выпадает четвертая часть! Извоз один чего стоит! Как же не назвать подобных купцов двигателями торговли!

— Знаю, знаю, и цифры известны, и купцы знакомы, — простодушный Зензинов не уловил нотку ревности в голосе Бутина. — А статейка ваша весьма полезная, будет вам спасибо от всего купечества.

Грубое морщинистое лицо Зензинова словно просветлело, выгладилось — большую радость доставил ему своими словами Михаил Дмитриевич. Такие минуты, когда Бутин извлекал хотя бы малую пользу из его сообщений, были для него праздником, — вот и его посильный вклад в фирму родственной фамилии, вот и он помог чем-то великому двигателю торговли Михаилу Дмитриевичу Бутину!