Дело №1 - [14]

Я кивнул, потом сказал:

— Еще один вопрос. Как Юденичи связаны с вашим бизнесом?

— Через наш банк, — она так и сказала — «наш», будто Ершов еще был жив, — проходят их расчеты за торговлю оружием. У Иллариона Юденича, отца Саши, есть лицензия на право торговли оружием и некоторыми оборонными технологиями. Он — один из немногих, соблюдающих полную честность в этом бизнесе. Поэтому, видимо, государство и дало ему лицензию. Можно даже сказать, что он, в определенной степени, является представителем государства, потому что всегда блюдет государственные интересы. Я бы даже предположила, что видимость, будто он действует как частное лицо — это игра, а на самом деле он уполномочен государством проводить некоторые операции, контролировать рынок и не допускать контрабанды и других безобразий. Работать с ним приятно — работая, никогда не надо ждать подвоха. Но, разумеется, деньги ему достаются не просто так, хотя и живет он очень хорошо. Я говорю, он ведет себя настолько в рамках закона, если выражаться обтекаемо, что многие люди с удовольствием ставят ему подножки на каждом шагу. Есть и такие, которые давно подумывают о его физическом устранении.

Некоторое время я анализировал то, что она не сказала. Очень интересная вырисовывалась картина… Потом, взвесив все, задал вопрос:

— Если мне понадобится встретиться с Юденичем-старшим… с Илларионом Юденичем… Вы мне поможете?

— Разумеется, помогу, — сказала она.

— Хорошо, — сказал я. — Тогда, если что, я с вами свяжусь. И не волнуйтесь за Александра Юденича. Отношение к нему будет абсолютно объективное. Поступит он или не поступит, будет определяться только его данными. И меньше всего это будет зависеть от меня.

— Я вам очень благодарна, — проговорила она, вставая.

Я тоже встал.

— Не за что меня благодарить. Это вам я благодарен…

— …Потому что фамилия Гортензинского вдруг всплыла? — поинтересовалась она с обычной своей проницательностью.

Я постарался улыбнуться.

— Не только за это. Всегда приятно узнать, что есть еще люди, для которых честность и честь в бизнесе до сих пор что-то значат.

— Всего доброго, — ответила она. — Если что, звоните.

— Вы тоже, — сказал я.

И она ушла.

А я, выждав немного, покинул кафе и вернулся к машине. Валерий подошел минуты через две.

— Ну что? — поинтересовался я.

— Три человека выглядели подозрительно, — сообщил он. — Может, просто на красивую женщину глазели, с которой вы разговаривали, и никакого наблюдения никто не вел. Но я, на всякий случай их заснял, в разных ракурсах.

— Молодец! — похвалил я. — А теперь едем ко мне домой. И задание то же самое. Ко мне придет священник. Если увидишь, что этого священника «пасут» — сфотографируй всех.

— Простите, Валентин Макарович, — сказал Валерий, — это как-нибудь связано с набором в училище или нет?

— Пока неясно, — отвечаю я. — Возможно, это связано с чем-то другим. Если бы все объяснялось лишь хлопотами родственников и друзей, чтобы именно их мальчишка поступил в училище, я был бы спокоен.

Валерий кивнул и молча повел машину дальше.

И вот без четверти пять мы подъехали к моему дому. Быстро уложились. И разговор с Ершовой завершился раньше, чем я предполагал, и пробок нигде не было.

Я поднялся к себе, а Валерий покинул машину и устроился на лавочке неподалеку. Ему, бедняге, невесть сколько придется вот так проторчать. Но такова наша работа. Согласно одной из любимых фраз Бориса Андреевича: «знали, на что подписывались».

До прихода отца Владимира у меня было не меньше пятидесяти минут. И я начал размышлять, устроившись в кресле.

Во-первых, отовсюду возникает Гортензинский. Не удивлюсь, если и в разговоре с отцом Владимиром он так или иначе всплывет.

Во-вторых, Дегтярев не стал звонить мне в кабинет, а предпочел вызвать с вахты. Что это может означать? Либо он не общается с сыном и поэтому не знает, что кандидатам на поступление в школу вручен мой номер телефона. Либо он контактирует с сыном и знает о предупреждении, что звонок кого-либо из родителей будет воспринят как попытка повлиять на меня, и мальчишка, в наказание за это, в школу не будет принят ни в коем случае…

Взвешивая все обстоятельства, я пришел к выводу, что правильно первое: Дегтярев не контактирует с сыном. Если бы он контактировал и знал мой телефон из бумажки, врученной сыну, он, бывший наш работник, сообразил бы, как позвонить так, чтобы сына не подставить. И потом, во время нашей встречи Дегтярев не просил за сына, никак не просил. Он подчеркнул, что я могу не принять его сына, но главное — чтобы я правильно отреагировал на его намеки…

Что же получается? Человек, который не общается с сыном (надо понимать, бывшая жена запретила ему контакты), каким-то образом узнает, что сын поступает в наше училище, достает адрес училища через старые связи, и едет, чтобы предупредить меня о чем-то важном…

Что ему могло стать известным?

Или это кажется важным только ему? Может, он преувеличивает значение того, что знает, чтобы и собственную значимость показать? Может, он совсем без средств, и все в итоге сведется к тому, что он попросит сколько-то ему одолжить?

Нет, непохоже.

И насчет Юденичей…