Делегат грядущего - [191]
— А куда сам он девался? — тихо спросила Саида. — Тот?
— Я только услышал несколько револьверных выстрелов. Видимо полагая, что назревает скандал, он таким способом звал себе на подмогу полицию. Я обязан избегать любых скандалов в чужой стране. Я ушел. И прямиком — сюда… Я видывал басмачей в дни моей юности. Они вырезали весь мой аиль, убили моего отца — председателя сельского Совета… Они зверствовали, но такого подлого садизма я никогда не встречал!
— Успокойтесь, дорогой Меимбет, — промолвил Ефремов. — Что можем мы сделать? Ведь мы не у себя на Родине!
— Все, кто порой завидует нашим поездкам — все, все, — горячо воскликнула Саида, — знали бы, как трудно бывает нам здесь, какой поистине стальной выдержкой надо нам обладать!..
— Друзья мои! Солнце садится! — сказал Ефремов. — Пойдемте в свои номера, переоденемся. Скоро за нами заедут представители здешней общественности. Кажется, нам предстоит хороший концерт в городском театре… А завтра — в горы!
— В горы опять! Как хорошо быть в горах, ехать и ехать! Порою кажется — едешь по родному Таджикистану!
— Или по Киргизии! — задумчиво произнес Меимбет.
— Ну, у меня в Москве, — сказал Ефремов, — кроме Ленинских гор, других нет. Но, — улыбнулся он, — мне иногда кажется, они всех других гор повыше!..
И трое советских людей в далекой стране вдруг загрустили по милой Родине…
1956
ДЕЛЕГАТ ГРЯДУЩЕГО
На тротуарах, в скверах и парках медленно опадавшие листы тихонько шуршали под ногами прохожих. В эти октябрьские дни Ташкент был удивительно тепел и благостен.
В голубизне безоблачных небес растворялась млеющая, летняя бледность, какая всегда томит и нежит душу людей, впервые приезжающих в Среднюю Азию с севера и заранее обманувших себя представлением о якобы резких, лубочно-ярких красках юга.
Пересекая марево спокойного воздушного океана, в эти дни к Ташкенту что ни час приближались путники со всех сторон света.
Едва выйдя из ТУ-104 на площадку поданной к самолету самодвижущейся лестницы, озираясь на земле неведомой им прежде страны, пассажиры оценивали свои первые впечатления.
Те немногие из иностранцев, какие все хорошее у нас склонны иронически называть пропагандой, могли бы утверждать, что такая почти летняя солнечная погода была к их приезду специально, только напоказ, приготовлена коммунистами.. Но большинство размышляло иначе, и вовсе не о погоде.
— Так вот она какова, эта западная окраина Азии! Сколько гор, долин, лесов и пустынь меж нами! А сколько народу с цветами встречают нас!
Это были японцы, корейцы, вьетнамцы.
— Каким далеким казался этот северный город! — рассуждали, стремительно снижаясь к ташкентскому оазису, непальцы, камбоджийцы, индонезийцы. — Миллион лет разделяли человечество непреодолимые Гималаи! А теперь? Так их унизить!
И, глянув на часы, с признательностью думали о советских летчиках, столь просто и легко примчавших их сегодня сюда на сказочном воздушном корабле.
И сравнивали свое африканское небо с небесами этого обложенного льдами Арктики континента суданцы и сомалийцы, ничуть не озябшие вопреки своим ожиданиям.
Ни слонов, ни кокосовых пальм, ни джутовых хижин, ни блеска красно-коричневых песчаных дюн. Какой непохожий на их родину край!
А румынская писательница, венгерский профессор и журналист из Великобритании, прилетев на экзотический для них легендарный Восток, поражались, видя на иллюминированных улицах древней узбекской столицы не осликов, не верблюжьи караваны, а точно такие же, как в своих городах, скользящие мимо освещенных витрин обыкновенных домов вереницы автомобилей, шуршащих шинами по асфальту и перебирающих лучами фар стволы тополей.
Итальянцы, монголы, немцы, албанцы, арабы, китайцы и болгары прибывали в Ташкент каждый со своим заранее созданным представлением об этом им неведомом городе… Как встретит он их? Каков он собой, этот город, знавший времена Чингиза и Тамерлана, и как пересоздан он учениками Ленина? Чего следует ожидать на небывалой в истории народов и государств большой конференции?
Какие будут дискуссии? Всех ли она обрадует? Удастся ли? Какие чувства и мысли унесет каждый отсюда к себе на родину?
А ташкентцы — узбеки и русские, молодые и старые, дети и женщины, служащие, рабочие и колхозники, академики и студенты, инженеры и артисты, шоферы, корреспонденты, повара и библиотекаре, подметальщики улиц и члены правительства — с энтузиазмом встречали все новых и новых гостей…
Их двоих в первый раз я увидел почти одновременно. Сначала я увидел мальчика-узбека лет двенадцати, прижавшего ладони и нос к стеклу огромного окна новой гостиницы и неотрывно глядевшего с улицы внутрь, туда, где в просторном холле сидели в креслах, расхаживали от стола к столу, разговаривали возле своих чемоданов, знакомясь, осматриваясь, ожидая регистрации или необходимых справок, десятки иностранных делегатов, только что прибывших из аэропорта. Многие были в своих национальных одеждах, цветистых и никогда прежде невиданных жителями Ташкента.
Гул многоязычного говора, улыбки, приветственные жесты беспрестанно выплескивались сквозь распахнутые двери наружу, где сотни горожан толпились с утра до ночи, любопытствуя, окружая прибывающие автомобили, но всегда вежливо и почтительно оставляя между площадью и дверьми гостиницы живой коридор, по которому под аплодисменты, под щелканье бесчисленных фотоаппаратов проходили в ту или другую сторону гости, сопровождаемые оживленными и веселыми девушками-переводчицами…
