Делегат грядущего - [193]

Но что же в нем так заинтересовало мальчика, стоявшего между мною и зеркальным стеклом окна? Я уже было хотел задать мальчику этот вопрос, но тут его ткнул локтем сосед — другой подросток, русский, лишь в эту минуту привлекший мое внимание. Он столь же самозабвенно прижимал нос к стеклу:

— А чалму он так же, как ваши муллы, каждое утро накручивает или она так сделана?

— Зачем чалма? Какая это чалма!.. — не поворачивая головы, важно ответил мальчик. — Тарбан называется!

— Все ты знаешь, Улуг! — последовало восклицание, в котором я уловил иронию. — Где это ты вычитал, что — тюрбан? Тюрбан у арабов, а он — индус!

— Во-первых, не тюрбан, а тарбан, — столь же важно и авторитетно обронил мальчик, чье имя стало теперь мне известно, — а во-вторых, не индус, а индиец!

— Почему индиец?

— Индус — это религия, а он может быть совсем другой религии, знаешь, сколько в Индии разных религий?

— А может, он, как и мы, вовсе безбожник? — не пожелал сдаться приятель Улуга.

— Откуда, Мишка, безбожник в Индии? Ничего ты не понимаешь!

Философская дискуссия, разгоравшаяся между двумя ташкентскими школьниками, начала меня забавлять, и я, сдерживая улыбку, приготовился слушать дальше. Но Улуг вдруг тоном приказания заявил Мишке:

— Узнай сегодня же, какой ему дали номер и куда его повезут в первую очередь…

— А где я узнаю?

Тут Улуг оторвал свое лицо от стекла, повернулся в профиль ко мне и, смерив Мишку взглядом почти презрительным, заявил:

— А еще сам делегатом стать хочешь! Какой с тебя толк?

Профиль Улуга был точеным — прямой нос, высокий, крутой лоб, длинные шелковистые, красиво загнутые ресницы, обрамлявшие смелые карие глаза, губы тонкие, сжатые, выражавшие в мальчике сильную волю.

Круглощекий, курносый и простоватый Мишка, одетый в парусиновые, сшитые из рабочей спецовки штаны и блузу, обиженно возразил:

— Номер легче всего узнать, Иван Иванович скажет! А что, они мне программу поездок покажут, что ли?

— Программу? Хоп! Программу я сам узнаю. У меня есть знакомый шофер! Для индийской делегации выделен автобус — их тридцать человек! Про индийцев и китайцев легче всего узнать! Самые большие делегации!

Мишка опять прильнул носом к стеклу. Повернул ко мне стриженый свой затылок и Улуг. Оба молча изучали индийца.

Я и не знал до этой минуты, что среди мальчишек Ташкента ведутся какие-то «тайные» переговоры, касающиеся делегатов конференции писателей стран Азии и Африки — события необычайного для столицы Узбекистана.

Меня заинтересовала фраза Улуга «сам делегатом стать хочешь». Что означала эта фраза? Прямым расспросом я побоялся спугнуть мальчишек. Но я понял, что толкутся они здесь не случайно, что к делегатам их привлекает какой-то особый свой интерес. И конечно, я увижу их здесь еще не раз…

С белобородым, в белом тарбане индийцем я познакомился в тот же день. Знакомства здесь происходили просто: подойдешь, заговоришь на ломаном английском или на знакомом мне французском языке; и если не поймут — тут же окажется переводчица… Знакомства, конечно, мимолетные, скороговорчатые, сразу же тебя и забудут, пока среди сотен других заговаривающих и знакомящихся не сблизятся в новых встречах… Так знакомился я с цейлонцами и с камбоджийцами, с арабами и бирманцами, с монголами и представительницами Республики Гана, с китайцами и дагомейцами, — к концу этой многолюдной и представительнейшей конференции участниками ее оказались писатели более полусотни стран…

Но с индийцами у меня сразу же создались особые отношения — оказалось, что они знают мое имя по некоторым из моих книг, изданных в английском переводе и на языках бенгали, хинди, урду. Это сразу закрепило мое знакомство с иными из индийских делегатов, особенно после того, как я подарил им переводные издания моих книг. Но в самые первые дни, в сумятице мимолетных встреч и беглых разговоров, многие из индийцев еще принимали меня за фотографа, ибо в азарте, свойственном всем любителям, я снимал делегатов и своим ФЭДом и портативной кинокамерой АК-8.

О том, что они принимали меня за ретивого фоторепортера, со смехом рассказывал впоследствии, уже при встречах в Москве, один из моих новых индийских друзей, бомбейский киносценарист Раджандра Беди. Он же за чаем в Союзе писателей рассказал Борису Полевому, что, встретившись с ним впервые в еще недостроенной гостинице «Ташкент», принял было его за строителя-архитектора, энергично распоряжавшегося подготовкой гостиницы к приему гостей, и что позже, увидев портрет Полевого в одной из книг, принял его за генерала, — на портрете Полевой был в военной форме и при всех орденах (как выразился Беди — «регалиях»). Только закрепив с ним знакомство, Беди узнал, что Полевой и есть тот самый писатель, которым написана популярная и в Индии «Повесть о настоящем человеке»…

Но я отвлекся… Белобородый в белом тарбане индиец оказался известным пенджабским писателем и общественным деятелем Гурбахшем Сингом. Симпатия, которую я почувствовал к нему с первого взгляда, устремленного мною из-за затылка Улуга, сквозь стекло большого окна, выросла и укрепилась вместе с развитием — уже в Таджикистане и в Москве — моего личного с ним знакомства. В дни конференции я встречался с ним повсюду — то в холле и в фойе гостиницы, то в заседаниях и в совместных экскурсионных поездках, то на Театральной площади, в толпе людей, — у огромного рушащего тонны воды фонтана, или у одного из десятков книжных киосков.