Делегат грядущего - [188]

— Как хрусталь! — вставила Элеонора.

— Да, как хрустальная сфера! — подтвердил ее муж. — Мы недавно совершили восхождение на одну из снеговых вершин. Нет, кажется, ничего в мире более сверкающего! Мы чувствовали себя как у престола солнца.

— Мне казалось там, — вставила Элеонора, — что, пробуждаясь в лазури, души моих предков скользят навстречу мне вдоль солнечных лучей, стремясь поделиться со мной изведанным ими блаженством!

— Мне казалось там, — вставила Элеонора, — что, у нас в Штатах, где церковь передвинула факт умирания в область необычного, чтобы извлекать из производимого им впечатления часть своего авторитета, самая смерть представляется нам гораздо более тяжелой, чем она есть в действительности. Эту действительность я впервые познал в тот час, когда смотрел на божественное сверкание той снежной вершины, на которую мы с Элеонорой поднялись!

Саида переглянулась с Ефремовым. Ефремов старался сохранить серьезность, но смех дрожал в уголках его губ.

— Скажите, — спросил Ефремов, — а вас не заинтересовала литература стран Востока, посещенных вами?

— Если вы согласитесь посетить нашу виллу, — живо откликнулась мистрис Элеонора, — я покажу вам очень ценные книги — редчайшие издания. Я коллекционирую разные издания корана и сочинения известнейших теософов. Это не менее интересно, чем коллекционировать (она кинула взгляд на своего мужа) меха пантер.

— А вы занимаетесь и этим? — спросила Саида.

— Я? О, нет! — не почувствовав иронии в тоне Саиды, ответила госпожа Кольмери. — Но охотой на пантер занимается Джемс.

— Расскажите мне о такой охоте! — обратился Ефремов к Джемсу Кольмери.

— Это было в Майсоре! — с готовностью отозвался тот. — Год назад, до переезда сюда, когда я с женой совершал турне по Индии. Первый раз это показалось мне очень страшным.

И явно довольный тем, что нашлась наконец тема, интересующая его собеседников, мистер Кольмери начал повествование о чаще джунглей, пронизанных лунным светом, о трехствольных ружьях, заряженных разрывными пулями, и револьвере, положенном возле себя; о потоке мелких тварей, копошащихся в низкорослой флоре; о напряженности ожидания, «переносящего дух через судьбы времени далеко назад, к древнейшему камню человеческих воспоминаний»; о печальных тенях, перемежающихся со светом и словно возрождающих угаснувшую эпоху, и о показавшейся внезапно странно бесцветной огромной кошке — о подвижной и гибкой линии ее спины и о великолепной кошачьей голове, обращенной к охотнику полуоткрытой пастью; о похожем на фырканье или храп звуке, раздавшемся на оттянутых назад губах пантеры — о звуке, оледенившем кровь поджидающего свою добычу человека; о прицеле, сделанном без малейшей веры в действие заряда, и о страшном ударе звериной лапы, переломившем ствол дерева, словно спичку.

Слушая этот рассказ, произносимый с интонациями таинственности, с понижениями голоса почти до шепота, глядя на мистрис Элеонору, ширящую глаза в неподдельном ужасе, Саида видела перед собой не пантеру, а самоупоенного, почти декламирующего властного господина. А Ефремову показалось, что он уже читал где-то этот рассказ. Не позаимствован ли он храбрым янки из многочисленной экзотической литературы?

Тем не менее Ефремов уже искал слова, какими должен был вежливо поблагодарить собеседника за рассказ, который, кажется, близился к окончанию. Что-нибудь вроде: «Благодарю вас, мистер Кольмери… Этот случай свидетельствует о вашем бесстрашии».

— О нас, моих соотечественниках, — вдруг без всякой видимой связи с рассказом о пантере стремительно заговорил Кольмери, — часто плохо говорят в странах Востока. Но это говорят те, кто одержим политическим фанатизмом. В действительности мы очень гуманные люди, и я убежден, что мнение подлинно культурных людей (таких, как вы и ваша спутница! — с любезной улыбкой наклонил голову Кольмери) сходится в суждении об истинно миссионерской роли представителей Нового Света в таких диких странах, как, например, та, в которой мы с вами сейчас находимся… Соображения истинно христианского человеколюбия…

Тут Ефремов и Саида одновременно увидели на другой стороне улицы Меимбета. Всегда неторопливый в движениях, всегда невозмутимый и благодушный, он на этот раз, очевидно, был чем-то взволнован, потому что, не глядя на резко тормозящие перед ним автомобили, переходил улицу чуть не вприпрыжку. Ни на кого и ни на что не обращая внимания, он направился наперерез движению транспорта прямиком к Ефремову и Саиде. Его широкоскулое здоровое лицо было в крупных каплях пота, его глаза, обычно улыбчивые, были возбуждены, его массивные кулаки сжаты, весь он был напружинен, мрачен, распален гневом. Ни Ефремов, ни Саида таким его никогда не видели.

— Ну, друзья мои! Это же не люди… Это… это… — отрывисто, задыхаясь, произнес он, подступив к столику и тут только заметив лощеного господина, оборотившегося к нему, осекся и с таким бешенством взглянул на него, что тот в недоумении и испуге отодвинул стул.

— Что с вами, дорогой Меимбет? — произнес Ефремов. — Что-нибудь случилось?

— Случилось? Со мной ничего, а вот… — и Меимбет угрожающе посмотрел на Кольмери.