Делай то, за чем пришел - [15]

От Виноградова Глеб ушел с твердым решением: собрание он в группе проведет, но нажимать на ребят, агитировать их взять Евстигнеева на поруки не станет, подталкивать их к этому не станет.

Так он и сказал группе, когда пришел в аудиторию после занятий.

— Ребята, — сказал он, — судьба Евстигнеева в ваших руках. Или вы его возьмете на поруки и заставите наконец заниматься как следует, или его исключат из техникума. Так что не торопясь, основательно подумайте, и прошу высказываться. Откровенно. Что каждый из вас думает на этот счет.

На что надеялся Глеб? Он, конечно же, знал, что в среде школьников и студентов, в классах и группах существует так называемое чувство ложного товарищества. Как часто ученики или студенты, будучи в душе согласными с учителем, встают тем не менее не на его сторону, а на сторону своего товарища, прекрасно зная, что тот виноват. Понимал Глеб также и то, какую нелегкую ношу взвалил сейчас на каждого из ребят, как нелегко будет кому-то из них встать и изложить свое мнение. Ведь разговор-то идет, шутка сказать, об исключении из техникума... И вот, зная обо всем этом, Глеб тем не менее верил в своих ребят, верил, высоким слогом говоря, в здоровую силу коллектива. Весь этот год, что был он классным руководителем, он приучал ребят высказываться откровенно, никогда не давил на группу, не навязывал своего мнения. Я такой же, как вы, давал он понять студентам, ну, разве что опыта и знаний у меня побольше; в остальном мы абсолютно равны. И постепенно ребята, кажется, поняли это, и в отношениях между классным руководителем и группой установилась та самая дружеская атмосфера, в которой легко и просто проводить всяческие воспитательные мероприятия, будь то коллективное посещение музея боевой славы, будь то обсуждение очередной двойки у того же Евстигнеева.

А прорабатывали Евстигнеева почти на каждом классном часе; Евстигнеев был как некий крест, который вынуждена была нести в целом-то хорошая группа. И вот настал момент сказать — до каких же пор?

Но одно дело выступить на классном часе и покритиковать Евстигнеева за очередную двойку, и совсем другое дело высказаться за исключение из техникума...

Сидя за преподавательским столиком и поглядывая на опущенные головы ребят, наблюдая, как один из них потирает щеку, другой чертит пальцем на столе невидимые линии, а третий почесывает в затылке, Глеб не торопил, не призывал покончить с затянувшимся тягостным молчанием.

Ну а что же сам «герой»? Что же Евстигнеев, вокруг которого накрутилось столько событий?

А он сидел на своей «камчатке», в самом дальнем правом углу аудитории, и видно было, что все происходящее его интересует, но интересует как бы со стороны; обычно невозмутимо спокойный, Евстигнеев сейчас покручивал головой, мол, ой, как интересно, ну, прямо спектакль! Цирк! Мультик!..

Это был образец физически здорового дитяти: круглое лицо, нежная кожа, румянец, как на созревшем персике. Он будто сошел с рекламы какой-нибудь богатой витаминами пищи: вот, мол, какими цветущими можете стать и вы, если будете употреблять эту пищу!.. «Загляденье, а не ребенок!» — умилительно говорят о таких даже тогда, когда у ребенка уже вовсю лезет пушок на верхней губе.

Мамаша его (Глеб имел дело только с матерью Евстигнеева: отца ни разу не застал дома, постоянно он был занят) так к своему сыну и относилась: не может мой Славик, такой прекрасный, здоровый ребенок, получать двойки! Это просто невероятно! Это злодей Виноградов, я слышала о нем, знаю, что он режет Славика!..

Однако что же так затянулось сегодня молчание группы? Пора бы уже все взвесить, пора собраться с мыслями, пора... Глеб примерно знал, кто должен начать первым, знал, что застрельщиком подобных разговоров, как и положено, всегда выступал треугольник группы: староста, комсорг и профорг. Но что-то сегодня и они слишком долго молчат, а молчание становится прямо-таки тягостным...

И вдруг поднялся и начал говорить самый, пожалуй, молчаливый в группе парень Коля Денисов. Он резко поднял свое большое угловатое тело над столом и, скручивая и раскручивая в больших ручищах бумажный жгут, сказал:

— Не знаю, как остальные... но я считаю — хватит. Мы с первого курса то и дело берем Евстигнеева на поруки. Надоело. Я вот в лесу живу. У меня батя лесник, понимаете?.. И мне бы стыдно было прийти домой и принести двойку. Стыдно. Я бы сгорел со стыда... Вообще бы домой, может, не пошел. А ему, — он указал своей длинной рукой в дальний угол, — не стыдно. А раз так... я, ну, в общем, считаю — хватит. Не маленький, чтобы нянчиться...

Тяжело вздохнув, будто прошел трудную дистанцию (а он был первым лыжником в техникуме), Денисов опустился на свое место.

И сразу же поднялся и начал говорить Трублин. Иначе как же? Трублин с Денисовым друзья — водой не разольешь, оба лыжники, спортсмены, и вполне возможно, что Трублин никогда бы и не заговорил сам, но раз уж Коля заговорил, то тут первое дело поддержать.

— Ну, чё... — сказал Трублин. — Правильно, я считаю, Коля выступил. Хватит, действительно. Если человек не хочет... зачем же заставлять учиться?..