Делай, как я! - [9]

И в этот момент Димка вдруг услышал голос своего отца:

– Что тут происходит? Почему взвод не на занятиях?

Лейтенант вскочил, вытянулся и, залившись румянцем, сказал:

– Виноват, товарищ капитан… Заслушались…

А солдаты возбужденно, перебивая друг друга, заговорили:

– Товарищ капитан, семь минут осталось…

– Товарищ капитан, каши проигрывают…

– Товарищ капитан, разрешите…

Они умоляюще смотрели на Димкиного отца, и он, показалось Димке, заколебался. Он-то ведь тоже был болельщиком, Димка знал это отлично, ему тоже наверняка хотелось послушать, как кончится матч.

"Ну разреши, ну разреши… Ну что тебе стоит…" – уговаривал в душе Димка отца.

Есть же на свете счастливые люди, обладающие даром гипноза! Если бы Димка мог сейчас внушить отцу свои мысли! Он представил себе, как махнет отец рукой: "А, была не была!", как обрадуются солдаты, как восторженно будут опять смотреть на своего командира…

"Ну что тебе стоит…"

Но отец колебался только несколько секунд. А может быть, он и не колебался вовсе. Может быть, это только показалось Димке.

– Все. Довольно, – командирским голосом сказал отец. – Шагом марш на занятия.

"Наши опять атаку…" – комментатор словно наткнулся с разбегу на невидимое препятствие и замолк. Это лейтенант поспешно выключил приемник.

И солдаты понуро пошли в класс – выстукивать на ключах азбуку Морзе.

А отец улыбнулся Димке и сказал:

– Я вижу, ты скоро совсем переселишься к солдатам. Может быть, тебе и кровать перенести в казарму. А?

Неужели отец не понимал, что он сейчас сделал? Неужели даже не чувствовал этого? Иначе разве бы он стал шутить и улыбаться? И оттого, что отец, его отец не мог понять таких простых и таких важных вещей, Димка расстраивался и страдал еще сильнее…

В этот день он больше не появился в солдатской курилке: он знал, что сегодня не услышит о своем отце ничего хорошего…

6

В воскресенье вечером Димка с отцом отправились на рыбалку. Отец уже давно обещал Димке найти свободный вечерок и махнуть на озеро. Но вечерок этот что-то никак не находился. То отец решал, что слишком давно уже не присутствовал на вечерней поверке, и шел вечером в роту, то заступал в наряд дежурным по части, то проводил беседу с нарушителями дисциплины, то принимался, как он говорил, за писанину: мудрил целый вечер над аккуратно расчерченным листом бумаги – готовил для штаба сведения об успеваемости. Еще в те времена, когда Димка с мамой жил у бабушки и отец приезжал в отпуск, к концу отпуска он всегда становился беспокойным, начинал нервничать, говорил, что у него такое ощущение, будто в роте что-то произошло, будто его там ищут, и успокаивался только тогда, когда садился в поезд. И теперь мысли его тоже все время были заняты ротой. Причем заботы его часто были какие-то совсем не командирские, как казалось Димке. Надо выделить двух человек красить забор в подшефном детском саду – а кого? Надо срочно ремонтировать канцелярию роты – а чем? Надо провести дополнительные занятия по огневой подготовке – а когда? До рыбалки ли тут!… Вот и откладывался их поход со дня на день…

На озере стояла такая глубокая предзакатная тишина, что казалось, ударится мотылек о воду – и то слышно! А вода застывшая, гладкая. Забросить удочки в такую воду – одно удовольствие: чуть ткнется рыба в наживку, поплавок уже чутко вздрагивает.

И клев был хороший. Казалось, рыба только ждала, когда явятся сюда Димка с отцом. Но вот странно: у Димки поплавок плясал почти беспрерывно, успевай лишь выдергивать, однако попадалась все мелочь, окуньки да плотва с палец величиной. А у отца клевала рыба не часто, но зато уж если клевала, так крупная, с ладонь, не меньше. Вроде бы и крючки одинаковые, и наживка та же самая – никак не мог Димка понять, в чем секрет, видит рыба, что ли…

– Пап, ну скажи, почему… Ну, пап…

А отец лишь посмеивался с таинственным и многозначительным видом, – наверное, и сам не знал, почему.

Когда стемнело, отец развел маленький костер и принялся чистить рыбу. Димке чистить рыбу он не доверял. Были вещи, которые он всегда делал сам. Например, всегда сам пришивал подворотнички к гимнастерке и сам гладил брюки – не доверял это делать маме. Когда шила мама, она обычно вдевала в иголку короткую нитку, а отец – длиннющую, чтобы не вдевать лишний раз. "Ты – как черт, который с портным состязался, – смеялась мама, – дай-ка, лучше я пришью…" Но отец никогда не соглашался. Наверно, как привык еще в училище, так и считал, что пришивать подворотнички не женское дело, что никто это не сделает лучше него.

Потом они сидели вдвоем у костра, слушали, как булькает вода в котелке. Отец ломал ветки и бросал их в огонь. А Димка смотрел на его руки. Руки у отца большие, сильные. На правой руке – узкий шрам. Шрам начинается у запястья и скрывается под гимнастеркой. Это, когда отец был еще солдатом, он однажды помогал вытаскивать засевший газик, а трос оборвался и хлестнул его по руке.

– Пап, – неожиданно спросил Димка, – это правда, что тебя не любят солдаты?

– Что? – Отец резко выпрямился. Димке даже показалось, что он вздрогнул. Будто ему причинили боль. Димка даже не решился еще раз повторить свой вопрос.