Декстер во тьме - [69]

— Я пытался сберечь один для тебя, — сказал я, полагая, что бо́льшая часть его страданий могла относиться к лицезрению пустой упаковки для пончиков.

Однако он отрицательно повел головой:

— Господи, не могу поверить в это! Он мертв!

— Уверен, это никак не связано с пончиками.

— Бог мой, ты же собирался навестить его. Навестил?

Тут разговор заходит в ту точку, где по крайней мере один из его участников вынужден понять, о чем, собственно, идет речь, и я решил, что мы этой точки достигли.

— Винс, я хочу, чтобы ты глубоко вдохнул, начал с самого начала и сделал вид, что мы с тобой говорим на одном языке.

Он уставился на меня, будто он был лягушкой, а я цаплей.

— Черт! — ругнулся он. — Ты что, ничего знаешь, да? Срань Господня!

— Винс, умение пользоваться языком у тебя скудеет. Ты от Деборы набрался?

— Декстер, он мертв! Тело нашли прошлой ночью.

— Ну тогда я уверен, он и останется мертвым настолько, что ты успеешь рассказать мне, что за чертовщину ты несешь.

Винс моргнул, глядя на меня, глаза его вдруг округлились и увлажнились.

— Мэнни Борке, — выдохнул он. — Его убили.

Готов признать: реакция у меня была смешанная. С одной стороны, я определенно не сожалел, что кто-то другой убрал мелкого тролля, так как я бы не смог по этическим причинам. Однако, с другой стороны, теперь я вынужден будут искать другого организатора банкетов… Ах да, еще, наверное, придется дать какие-то показания детективу, ведущему расследование. Досада боролась с облегчением, но тут я вспомнил, что еще и пончики закончились.

Словом, верх в моем отношении к событию одержало раздражение от мысли обо всех неприятностях, какие оно сулило. Тем не менее Гарри достаточно вымуштровал меня, чтобы я понимал: в нормальной жизни не принято демонстрировать подобное отношение, когда узнаешь о смерти знакомого человека. Вот и я старательно придал своему лицу выражение, похожее на шок, озабоченность и скорбь.

— Вот это да! — протянул я. — Понятия не имел. Известно, кто это сделал?

— У него даже врагов не было, — покачал головой Винс, явно будучи не в курсе, какой неправдой прозвучали бы его слова для всякого, кто когда-либо имел дело с Мэнни. — То есть я хочу сказать, все от него были просто в восторге.

— Знаю. Его и в журналах печатали и все такое.

— Поверить не могу, что кто-то мог сотворить с ним это, — сказал Винс.

Если честно, то я поверить не мог, что кто-то так долго терпел, чтобы сотворить с ним это, но, похоже, говорить так было бы невежливо.

— Ничего, полиция разберется. Кому дело передали?

Винс глянул на меня, словно я спросил, как он думает, взойдет ли солнце утром.

— Декстер, ему голову отрезали, — с изумлением произнес он. — Точно так же, как тем трем в университете.

В молодости, на волне старательного вживания в общество, я какое-то время играл в футбол, и однажды мне так саданули в живот, что несколько минут я вздохнуть не мог. Сейчас я испытал примерно такое же ощущение.

— Ого! — вырвалось у меня.

— Так что, естественно, дело поручили твоей сестре.

— Естественно. — Меня кольнула нежданная мысль, а поскольку я всю жизнь был преданным поклонником иронии, то задал вопрос: — А его, случайно, не изжарили?

Винс покачал головой:

— Нет.

Я встал со словами:

— Пойду поговорю с Деборой.

Когда я прибыл в квартиру Мэнни, Дебора не была расположена к разговорам. Склонившись, она смотрела, как Камилла Фидж сыпала порошком возле ножек стола у окна в поисках отпечатков пальцев. Головы она не подняла, и я шмыгнул на кухню, где Эйнджел-не-родственник нагнулся над телом.

— Эйнджел, — обратился я к нему с вопросом, поскольку с трудом заставлял себя верить своим глазам. — Там и вправду женская голова?

Тот кивнул и ткнул в голову ручкой:

— Твоя сестра говорит, что девица верняк из Художественного музея Лоу. Сюда ее подкинули, потому что этот парень педик.

Я глянул на два среза: один сразу над плечами, другой чуть пониже подбородка. Тот, что на голове, совпадал с виденными нами раньше, сделан с опрятностью и тщанием. Зато тот, что на теле, принадлежавшем предположительно Мэнни, был значительно грубее, будто в спешке сделан. Края двух срезов были сведены тщательно, но, конечно, не совсем совпадали. Я и собственным разумением, без всякого бормотания своего темного приятеля, мог определить, что тут есть некое отличие, а касание ледяного пальца, которое я недавно ощутил на затылке, помогало предположить, что это различие, возможно, весьма важно и, вполне вероятно, связано с моими нынешними неприятностями… Однако этот смутный призрачный намек не порождал ничего, кроме беспокойства.

— А другое тело есть? — спросил я коллегу, вспомнив о бедном запуганном Фрэнки.

Эйнджел, не поднимая головы, дернул плечом и бросил:

— В спальне. В нем торчит мясницкий нож. Голову ему оставили. — Эйнджел говорил так, будто его слегка обижало, что кто-то, решившись на такую неприятность, взял и оставил голову, однако, похоже, помимо этого, сказать ему было нечего, и я ушел, направившись туда, где моя сестрица уже сидела на корточках рядом с Камиллой.

— Доброе утро, Дебс, — живо поздоровался я, хотя не ощущал в себе никакой оживленности.