Декстер во тьме - [16]

Разумное существо вполне можно было бы извинить за то, что оно слегка обиделось, только я никогда не считался разумным существом, а потому у меня оставалось весьма мало вариантов. Наверное, лучшее, что следовало бы сделать, — это вернуться к нормальной жизни и подумать о множестве важных дел, требовавших моего внимания: о детях, организаторе банкетов, Париже, ланче… Если принять во внимание длинный перечень того, о чем мне стоило беспокоиться, нечего удивляться, что Пассажир повел себя малость застенчиво.

Я вновь взглянул на два пережаренных тела. От них не исходило ничего зловещего. Они были мертвы. Темный Пассажир, однако, по-прежнему молчал.

Я поплелся туда, где стояла Дебора и вела разговор с Эйнджелом-не-родственником. Оба выжидающе смотрели на меня. Увы, я не мог предложить им никакой готовой остроумной версии. По счастью для моей всемирно известной репутации постоянно бодрого стоика, не успел я вовсе духом пасть, как Дебора, глядя куда-то мне за плечо, хмыкнула:

— В самое время, черт тебя подери!

Я проследил за ее взглядом и увидел только что подъехавшую патрульную машину, из которой вылезал мужчина, одетый во все белое.

Прибыл бабалао, официальный служитель культа города Майами.

Наш честный город существует в непреходящем ослепительном сиянии кумовства и коррупции, которым позавидовал бы сам легендарный главарь нью-йоркской банды Босс Твид. Каждый год миллионы долларов выбрасываются на воображаемые консультации, на перерасход средств по проектам, к осуществлению которых и не приступали, потому что ими награждались чьи-то тещи-свекрови, и на иные специальные цели огромной общественной значимости типа новых роскошных лимузинов для лиц, оказывающих политическую поддержку. Так что вовсе не стоит удивляться, что город платит этому шаману-сантеро зарплату и наделяет его льготами.

Удивительно то, что он свои деньги отрабатывает.

Каждое утро на рассвете бабалао прибывает в здание суда, где обыкновенно находит одно-два небольших животных — жертвоприношения, оставленные людьми, кому грозят весьма существенные судебные разбирательства. Ни один житель Майами, будучи в здравом уме, не прикоснется к жертвам, однако, конечно же, было бы очень дурно оставлять мертвых животных захламлять величественный храм правосудия Майами. Так вот бабалао убирает жертвы, ракушки-каури, перья, бусины, амулеты и картинки, так что это никоим образом не обижает оришей, путеводных духов сантерии.

Еще время от времени его призывают побормотать заклинания по другим важным общественным оказиям — типа благословить новый путепровод, построенный контрактором-низкоставочником, или наслать проклятие на приезжих игроков «Нью-Йорк джетс». На сей раз он явно был призван моей сестрой Деборой.

Официальный городской бабалао был негром лет пятидесяти, шести футов росту, с очень длинными ногтями на пальцах и значительным брюшком. Одет он был в белые штаны, белую рубаху-гуаяберу и сандалии. Бабалао медленно, словно нехотя, выбирался из доставившей его патрульной машины с капризным выражением мелкого бюрократа, которого оторвали от заполнения важных папок важными бумагами. Наконец он вылез и стал протирать очки в черной роговой оправе подолом рубахи. Подойдя к телам, он надел очки — и остолбенел от увиденного.

Долго-долго бабалао просто глазел, потом, не отрывая глаз от тел, попятился. Отступив футов на тридцать, он развернулся, подошел к патрульной машине и забрался в нее.

— Какого черта! — воскликнула Дебора, и я согласился с ней, ведь она правильно оценила ситуацию.

Бабалао захлопнул дверцу машины и замер на переднем сиденье, куда-то глядя через ветровое стекло. Чуть погодя Дебора, буркнув:

— Вот дерьмо! — направилась к машине.

А поскольку мне, как и всем пытливым умам, хотелось знать, что происходит, я последовал за ней.

Когда я подошел к машине, Дебора постукивала по стеклу окошка со стороны пассажира, а бабалао все еще глазел прямо перед собой, стиснув зубы, и мрачно притворялся, будто не замечает ее. Дебс застучала посильнее — он покачал головой.

— Откройте дверь! — произнесла она зычным голосом полицейского, требовавшего бросить оружие, но бабалао лишь энергичнее затряс головой; тогда Дебора с маху хватила по стеклу, крикнув: — Открывайте!

Наконец он опустил стекло и произнес:

— Это никак меня не касается.

— Что ж это тогда? — поинтересовалась Дебора.

Бабалао лишь головой качнул:

— Мне нужно вернуться на работу.

— Это пало майомбе? — встрял я, и Дебс сверкнула на меня взглядом «мол, не перебивай!», но мне вопрос показался вполне уместным.

Верование пало майомбе было чем-то вроде темного отпрыска сантерии. Я почти ничего о нем не знал, но ходили слухи о кое-каких ритуалах, пробуждавших во мне острый интерес.

Однако бабалао покачал головой:

— Послушайте, есть всякое в мире, о чем у вас, ребята, понятия нет, да и знать вы о том не желаете.

— Этот случай — из такого?

— А я знаю? — вскинулся он. — Может, и так.

— Что вы можете сообщить нам об этом? — требовательно спросила Дебора.

— Ничего я вам не могу сообщить, потому как сам ничего не знаю. Но мне это не нравится, и я не желаю иметь с этим ничего общего. У меня на сегодня полно всяких важных дел… Велите копу ехать, мне давно пора! — И с этими словами бабалао вновь закрыл окно.