Декамерон шпионов. Записки сладострастника - [6]

— Вы готовы выполнить мое задание особой важности?

— Так точно! — ответил я и привстал, но Юрий Владимирович жестом усадил меня обратно.

Ты не представляешь, дражайший Джованни, что творилось в моей груди! Я боготворил Главного не меньше, чем ты восторгался Данте Алигьери, хотя в тот момент еще не считал его своим Учителем. Это чувство возникло позже.

— Я не сомневался в вашей преданности, Мисаил, ибо знаю вас давно, да и не забывал о вас…

В последнем я и не сомневался: после ухода на пенсию я явственно почувствовал на себе око бывших коллег, телефон прослушивался (с моим опытом установить это было нетрудно), стояли «жучки» и в спальне, и даже в уборной, я их обнаружил, но не стал выдирать… Зачем? Все равно воткнут новые! Ну а выявить «хвост» для профессионала — сущее удовольствие, иногда я даже специально заходил в ЦУМ или ГУМ и хихикал, наблюдая, как мои призраки носились по лестницам, меняли кепки на шапки, выворачивали наизнанку и напяливали на себя пальто, специально сделанные в двух цветах, думая таким образом обвести меня вокруг пальца, ха-ха!

— Ваши выводы в прогнозах — ужасная правда, — продолжал генсек. — Этот процесс необратим, еще Левушка Троцкий предвидел разложение партии и термидор. А без партии нет и Советского Союза. Наша задача — восстановить истинный социализм, избавив его от наслоений прошлого.

— А вы уверены, что он нужен нашему народу, Юрий Владимирович? — позволил я себе некоторую идеологическую ересь.

— Я убежден в том, что страна создана для коллективного общежития. Большинство народа может жить не иначе как за счет хотя и мерзостного, но энергичного и талантливого меньшинства. Все спились, изжульничались, дегенерировали, генофонд безнадежно подорван — одни дебилы и олигофрены. Их невозможно заставить работать, они не умеют и не хотят. Каков выход? Уничтожить почти весь народ? Пересажать? Но это сталинщина! Остается единственное: создать новое общество из этого, весьма несовершенного материала.

Не могу сказать, что я возликовал от этих слов, Джованни: всю мою жизнь любимая партия только создавала и создавала нового человека и новое общество, старались изо всех сил, от трезвона головы лопались, ну и что? Построили? Так почему же такой зуд умчаться за границу? Как поется: «Ехал Федя на Урал, в Калифорнию попал. Ах, какой рассеянный зять Сары Моисеевны!»

— Извините меня за откровенность, Юрий Владимирович, но ваши первые шаги на ниве генерального секретаря, на мой взгляд, лишь повторяют печальные уроки прошлого. Неужели вы думаете, что, ловя на улице бездельников и строго учитывая время прихода на работу, мы подвигаем народ на строительство социализма? А как понять ваше решение — очень напоминающее страшные царские времена! — о снижении цены на водку? Разве это не популизм?

— Это хуже, чем популизм, это цинизм, правда? — совсем не обиделся шеф.

— Да! — сказал я с таким пафосом, что даже испугался.

Он промолчал, присел к столу, забросив ногу на ногу и поигрывая клетчатыми войлочными тапочками, и посмотрел куда-то поверх меня.

— Вы уяснили стратегическую задачу, но не полностью. Повторю: система умерла, мертвую лошадь не поднять даже кнутом, можно, конечно, вспрыскивать допинги, но кому нужен живой труп? Нам нужен истинный социализм, поддержанный народом на свободных выборах. На свободных, с альтернативными кандидатурами, без всяких подлогов!

«Боже мой, неужели он в это верит? — подумал я в ужасе. — Ну кто же будет голосовать за этот социализм? Ну, несколько слабоумных старушек из деревни, один-два романтика-патриота из Союза писателей…»

— Не будет ли это опасной маниловщиной — поверить в социалистический энтузиазм народа? — я не мог лгать.

Юрий Владимирович довольно хохотнул, даже очки у него съехали на кончик носа, и доверительно похлопал меня по плечу.

— Вот тут мы и переходим, Мисаил, к сути операции. Любовь к социализму вырастет у нас из ненависти к капитализму, через который мы должны провести народ. Поэтому вам поручается составить план внедрения капитализма в СССР, причем не мягкого социал-демократического типа, как, допустим, в Швеции. Мы должны ввергнуть страну в дикий, необузданный капитализм, где царит закон джунглей и все рвут друг другу глотки. Вот так!

Он взволнованно встал, расстегнул рубашку, чуть распустил галстук и несколько раз пересек комнату. Спортивные шаровары совершенно не вязались с моднейшим кардиганом, словно низ туловища принадлежал забулдыжному тренеру «Динамо», а верх — выпускнику Кембриджа и академику.

Так вот что он имел в виду! Это же не просто нестандартное решение (так в наше время, Джованни, называют все, что выглядит не так глупо, по-черномырдински, как всегда), это конгениально! Боже, вот это идея!

— Юрий Владимирович, — сказал я, запинаясь от волнения. — Все, что вы сейчас рассказали, по своим масштабам, превосходит, уж простите меня, даже план Октябрьского переворота! Чувства переполняют меня, позвольте пожать вам руку, надеюсь, вы не сомневаетесь в моей искренности!

Я двумя руками ухватил его руку и затряс в благодарном порыве, даже слезы выступили у меня на глазах. Далее пошел чисто профессиональный разговор, затянувшийся далеко за полночь. Выпили не один стакан чаю, съели все сушки. Учитель (с этого момента иначе мыслить о нем я не мог) передал в мое распоряжение свои личные шифры, специальное подразделение для ведения наблюдения и подслушивания, счета в наших и западных банках. Но, конечно, самым большим богатством была агентура, способная перевернуть не только все в стране, но и во всем мире.