Декамерон шпионов. Записки сладострастника - [16]

И тут за год до президентских выборов 1996-го меня осенила грандиозная идея: а что если не платить им, гадам, вообще? Зачем вам деньги, дорогие трудящиеся и пенсионеры? Разве нельзя жить только духовной пищей, разве не завещали нам, что «не хлебом единым», разве нельзя жить вообще без хлеба и разве это не облагораживает душу? Золото — это грязь и кровь, это презренный металл, неслучайно Ильич обещал делать из него унитазы.

Любая свежая идея вначале кажется экстраординарной, а потом превращается в банальность. Неплатежи зарплаты начались уже в 1995-м, плавно перешли в 1996-й, сопровождались пикетированием, забастовками, голодовками, самоубийствами — я ликовал, хотя кое-кто из советников подсказывал мне: бойтесь ПРИВЫКАНИЯ масс к неплатежам, это приведет к тому, что платежи будут восприниматься не как должное, а как БЛАГОДЕЯНИЕ.

К апрелю 1996 года все кипели от злобы, и рейтинг Бориса так упал, что в его победу не верили даже его ярые сторонники. Я чувствовал себя на коне, все приводные ремни были в моих твердых руках, и впереди была только виктория. Итак, медленно и, возможно, назойливо мы подошли к кардинальному событию — президентским выборам в июне 1996 года. Но как хитер оказался лис-президент: взял и тяжело заболел. В другой стране его сразу бы отстранили от власти, но у нас народ добр и отзывчив, к больным относится с пониманием и любовью, прощает им все гадости, словно они уже покойники… Рейтинг Бориса сразу подскочил, некоторые избиратели даже начали посылать ему для усиленного питания кто вареную курицу, кто — килограмм яблок из собственного садика. Я призвал его на консквартиру и старался говорить доброжелательно, тщательно скрывая свое неудовольствие затяжкой «Голгофы» из-за его упрямства.

— Дорогой мой, я искренне вам сочувствую и желаю победы! — сказал я. — Однако, боюсь, что вы не выдержите гонки…

Он сразу встрепенулся, словно я кольнул его в одно место шпагой. И я продолжал, зная его дух противоречия:

— Однако, не вздумайте снимать свою кандидатуру, страна пойдет ко дну без вашего руководства! Пожалуйста, мобилизуйтесь, принимайте лекарства — и в бой!

Он заулыбался от счастья, не поняв моего тайного замысла: я был убежден, что эти лекарства уничтожат его физически уже через две недели. Увы, страсть к власти одержала победу над недугом: до самых выборов он держался, словно на теннисном корте лет десять назад, он даже коряво плясал перед избирателями! Для того чтобы развеять его имидж, я направил по стране несколько его двойников: они что-то мычали с трибуны, хватались за сердце, бледнели и белели, кашляли и стонали на трибуне. Пустое дело! Не помогло. И это при том, что большинство уже забыло о том, как выглядят деньги, медикам платили унитазами, учителям — кастрюлями, стучали касками недовольные шахтеры, объявляли голодовку целые регионы и заживо сжигали себя инвалиды.

Неделю перед выборами я не спал: агенты с мест сообщали о неминуемом проигрыше Бориса, несмотря на его видимую активность вместе со всей семейкой, посылавшей счастливые улыбки в телевизор. Но — о судьба! — первый этап он выиграл, но физически так ослабел, что уже не мог появляться на публике. Я торжествовал, я завалил его противников миллионами долларов на избирательную кампанию, я организовал провокацию и заставил шефа его личной охраны генерала Коржака накрыть с поличным организаторов его кампании, он сделал это, и взял их под арест с миллионами долларов в коробках из-под ксерокса. Но деньги сыграли свою роль, а президент уволил генерала и иже с ним.

За день до выборов ко мне во сне явился Учитель, одет он был, как Владимир Неистовый, спикующий с броневичка: в тройку с галстуком, пальцы по привычке Ильича спрятаны подмышками под жилетом. В руке он держал помятую кепчонку и улыбался.

— Вы молодец, Мисаил, — сказал Юрий Владимирович, — вы сделали все, что могли, вы сделали даже невозможное. Вы создали хаос, вы выгнали главного охранника президента и его сподвижников, одновременно скомпрометировав главных сторонников Бориса. Теперь я совершенно уверен, что он потерпит сокрушительный крах! Но меня беспокоит одно: коррупция в государстве стала обычным делом, как насморк. Это создаст трудности в будущем. Хотя… это детали. Главное — победа!

Я так устал от этой сумасшедшей работы, что тихо уснул в день выборов со счастливым ощущением человека, выполнившего свой долг и реализовавшего наконец план «Голгофы». Спал я несколько дней. Когда проснулся и двинулся в туалет для совершения утреннего ритуала, то неожиданно услышал сообщение по радио о победе президента. В очах моих помутилось, и я рухнул на кафельный пол, закричав так громко, что, говорят, на Миусской площади упала с каменной лошади фигура комиссара Левинсона, героя гражданской войны, придуманного писателем Фадеевым.

«Скорая» срочно отвезла меня в знаменитую цековскую Центральную клиническую больницу, где лечились все сильные мира сего. Провалялся я долго и даже написал в завещании, чтобы на моей плите, разумеется, в Кремлевской стене, высекли слова Микеланджело в переводе нашего великого Тютчева: «Молчи, прошу, не смей меня будить. Не жить, не чувствовать — удел завидный… Отрадно спать, отрадней камнем быть». Если честно, Джованни, я предпочел бы нечто вроде Пушкина: «Ты просишь написать надгробную, Агафья? Ляг, ноги протяни, я буду эпитафья».