Декабристы - [27]

Н. А. Бестужев выслушал тревожный рассказ Рылеева и Оболенского и сказал:

— Это письмо никому не показывайте. Нужно действовать! Лучше будет, если нас арестуют на площади, чем дома в постели. Лучше пусть узнают люди, за что мы погибли, чем будут удивляться нашим незаметным исчезновениям из общества и если никто не узнает, где мы и за что погибли.

Рылеев с восторгом одобрил эти слова.

— Наша судьба уже решена! — воскликнул он. — Я уверен, что погибнем, но наш пример будет жить. Принесем же себя в жертву во имя будущей свободы Отечества.

Итак, решено: восстание!

Штабом предстоящего восстания стал дом Кондратия Рылеева. Целыми днями здесь толпятся офицеры. Приходят декабристы с последними новостями из дворца, из полков, морских экипажей.

Сергей Трубецкой тих и задумчив. Правда, он никогда не отличался пылкостью характера. Зато Рылеев прямо горит от восторга; он простужен, у него болит горло, но он не может оставаться в постели.

С лихорадочно горящими глазами он спрашивает у своих товарищей:

— Решим же?! Решим вопрос с императором?!

Выдвигаются различные предложения:

— Арестуем его и продержим в заключении до опубликования Манифеста.

Штейнгель пишет вступление к Манифесту, предлагая такой текст:

«Храбрые воины! Император Александр I скончался, оставя Россию в бедственном положении. В завещании своем наследие престола он предоставил Николаю Павловичу. Но великий князь отказался, объявив себя к тому не готовым, и первый присягнул императору Константину I. Ныне же получено известие, что цесаревич решительно отказывается. Итак, они не хотят, они не умеют быть отцами народа».

— Судьбу царской семьи должно решить Учредительное собрание. Если это собрание постановит, чтобы Россия стала республикой, то судьба Романовых решится законным путем. Если же будет сочтено сохранить монархический строй, то новому императору будет предоставлена лишь исполнительная власть, — говорил Трубецкой. Но тут же он быстро добавил, что этими словами он хочет лишь напомнить, что первым их шагом не должно быть цареубийство.

Здесь вмешиваются молодые Рылеев, Оболенский, Александр Бестужев, которые давно спорят и отвергают общие слова.

— Дворец должен оставаться священным местом! Если солдат станет распоряжаться там, тогда уже и сам черт его не остановит! — горячится Гавриил Батеньков.

— Подумайте! — взволнованно перебивает Кондратий Рылеев. — Если убьем императора, какая от этого будет польза? Это будет пагубно для всего нашего общества. Умы разделятся, образуются партии, поднимутся приверженцы августейшей фамилии. Все это приведет к междоусобицам и всяким ужасам народной революции!

— Что ты предлагаешь, Кондратий? — слышится со всех сторон.

— Но вместе с тем, если уничтожим всю императорскую фамилию, я думаю, что поневоле все партии объединят свои усилия или в крайнем случае легче будет их всех успокоить, — пытается доказывать Рылеев.

Трубецкой хватается за голову. Он энергично подходит к Рылееву и останавливается перед ним.

— Я вас прошу, давайте обсуждать не далекие планы, а конкретный военный план, — говорит он. — Завтра уже 14 декабря. Утром войска должны приносить присягу. Завтра мы должны начать восстание. Давайте посмотрим, какими силами мы располагаем.

Снова наступило оживление.

— Я набросал здесь вторую часть Манифеста, — говорит Трубецкой. — Но следует исходить из того, что восстание должно иметь характер вооруженной демонстрации. Мы должны поднять полки и, только собрав достаточное количество войск, выйти на площадь. Тогда Сенат объявит наш Манифест.

— Идея использования Сената во время государственного переворота принадлежала Пестелю. Возможно, помните, он еще в «Союзе благоденствия» это предлагал, — отозвался Рылеев.

— Положение изменилось. Сейчас события развиваются по-другому. Пестель считал, что на юге, во время смотра 2-й армии, можно убить императора.

Евгений Оболенский возразил с усмешкой:

— Мы не можем проводить репетиции задуманной революции.

А Рылеев добавил в задумчивости:

— По всему видно, что не добьемся успеха, но это потрясение необходимо. Тактика революции определяется одним словом: «Дерзай!» И если это обернется для нас несчастьем, мы своей неудачей оставим урок другим.

Рылеев подошел к барону Андрею Розену. Сел рядом и, глядя ему прямо в глаза, твердо спросил:

— Можно ли рассчитывать на первый и второй батальоны вашего полка?

Розен восторжен, но рассудителен. Он тихо говорит обо всех трудностях. Затем заявляет: «Почти невозможно».

— Да, не много шансов на успех, — вздыхает Рылеев. — Но все равно должны, все равно обязаны начать! Начало и добрый пример принесут свои плоды.

Трубецкой сидит с краю стола и просматривает страницы Манифеста, которые ему подал Штейнгель. Он слышал слова Рылеева и добавил:

— Все равно умрем. Мы обречены на гибель.

Сергей Трубецкой взял со стола копию письма Ростовцева к Николаю. Презрительно читает обращение «Ваше Высочество» и говорит:

— Посмотрите же! Изменил нам. Двор знает многое, но знает не все. Мы все же достаточно сильны.

Кто-то его перебивает:

— Сабли обнажены, и нечего медлить.

Услышав слово «сабля», Якубович тут же вскочил. Он высок ростом, ходит с черной повязкой на голове. Говорят, что на Кавказе он отчаянно сражался, и в голове его еще сидит пуля.