Декабристы - [114]
Вот могу сказать с чистосердечием, что побудило меня вступить в Союз благоденствия…
— С которого времени Южное общество вознамерилось ввести в России республиканское правление посредством революции и тогда ли или уже впоследствии предназначено посягнуть против всех священных особ августейшей императорской фамилии?
— Предложение о вводе республиканского правления и покушения на жизнь высочайших особ было в одно время, и сделанная оговорка «буде необходимо будет» не может быть принята в соображение…
— В чем заключались главные черты конституции под именем «Русской правды», написанной Пестелем, и правил Южного общества, а также двух приготовленных оным прокламаций к народу и войскам, и ложнаго преступнаго Катехизиса, который был принят обществом?
— Сочинение под именем «Русской правды» мне не было никогда сообщаемо, ни письменно для сохранения или передачи, ни чтением и изустном объяснением; равно также я не имею никакого сведения о изготовленных будто бы прокламациях к народу и войску. Что же касается до ложно-преступнаго Катехизиса, не читал и не видал и в совещаниях, мне известных или в которых я находился, о принятии онаго не было и речи. Объясняю чистосердечно и по сознании моем в соучастии в преступлении — зачем бы мне скрывать истину по сему обстоятельству?
— Есть показания, что Польское общество имеет одно свое отделение в Умани, где вы всегда находитесь. Поясните: кто именно составляет сие отделение и в чем состоят известныя Вам действия его?
— Не могу о сем дать никакого сведения, и обстоятельство сие совершенно неизвестно мне. Клеветы же чистой без всякаго правдоподобия от меня, я уверен, и не требует Комитет.
— Комитету известно также, что намерение посягнуть против жизни государя и всех священных особ августейшей императорской фамилии предположено было первым началом возмутительных действий общества и что на сие преступное покушение было общее согласие всех членов.
— Я повторяю здесь, что преступное намерение при начатии революции признать необходимым покуситься на жизнь государя императора и всех особ августейшей фамилии предложено было Сергеем Муравьевым в Каменке, и, сколько могу припомнить, были при сем я, Пестель, Бестужев и Давыдов, и оное было принято бесспорно».
… И так страница за страницей. Распутывание нитей заговора идет медленно, обстоятельно. Следуют вопрос за вопросом, на них даются ответы. Сначала идут сведения о Haградах, заслугах, военном стаже и прочее. Но одинаково страшны и одинаково подсудны, подлежащие «смертной казни отсечением головы», являются преступления — подготовка к цареубийству и само знание о «Русской правде».
В своих показаниях Волконский пишет то, что уже известно следствию. Целый том показаний написал молодой генерал! И в них нет ничего нового, ничего не известного Комиссии.
Когда просматриваются показания декабристов, самыми скупыми, скудными и лаконичными вам покажутся показания князя Волконского. Он утверждает, что никогда ничего не знал о «Русской правде», никогда ее не читал, никто ему не рассказывал о ней и не излагал ее содержания. А что хотел убить царя без какого то ни было чувства страха или раскаяния, он этого не отрицает.
Есть ли более тяжелое и страшное признание? Или это наивнейшая попытка самозащиты? Нет, на это нет даже намека. Из его поведения просматривается только одно стремление, одна забота — скрыть, уберечь и сохранить «Русскую правду», защитить и не подвергнуть обвинению Пестеля.
Волконский не падает духом в эти невероятно тяжелые дни и месяцы допросов. В показаниях его нет раскаяния. Спокойный тон в стиле лаконичных военных рапортов того времени.
27 января 1826 года Николай I знакомится с письменными показаниями Сергея Волконского и взрывается яростью. Для него ясно, что эти показания ничего не раскрывают, что Волконский не желает помочь следствию. «Требовать, чтоб непременно все ныне же показал: иначе будет закован», — приказал император.
Близкие Марии хорошо понимают, что в первую очередь нужно устранить «внешнее на нее воздействие». Они все делают для того, чтобы Мария ни с кем не встречалась, кроме родных. Слугам приказано возвращать домой посетителей, отказывать им во встречах с молодой княгиней. Под предлогом «заботы о ее здоровье» к Марии не допускают даже ближайших подруг и жен других арестованных.
А когда Мария, несмотря ни на что, все же стала собираться в Петербург, ее мать Софья Алексеевна поспешила сообщить своему зятю, что его долг отправить жену в имение, подальше от ужасов следствия, предстоящего суда и наказания.
В Петропавловской крепости по высочайшему разрешению императора Волконскому передают письмо от княгини Софьи Алексеевны. В темной и тесной камере Волконский читает письмо при тусклом свете свечи.
«Дорогой Сергей, Ваша жена приедет сюда с единственной целью, чтобы увидеть Вас, и это утешение ей подарено. До сих пор она не знает всего ужаса Вашего положения. Помните, что она очень больна и мы опасаемся за ее жизнь. Она так ослабла от страданий и беспокойства, что, если Вы не будете сдержанны и расскажете ей о Вашем положении, она может сойти с ума. Будьте мужественным и христианином, настаивайте на ее скорейшем отъезде к Вашему ребенку, который нуждается в присутствии своей матери. Расстаньтесь по возможности как можно спокойнее».
Для истории русского права особое значение имеет Псковская Судная грамота – памятник XIV-XV вв., в котором отразились черты раннесредневекового общинного строя и новации, связанные с развитием феодальных отношений. Прямая наследница Русской Правды, впитавшая элементы обычного права, она – благодарнейшее поле для исследования развития восточно-русского права. Грамота могла служить источником для Судебника 1497 г. и повлиять на последующее законодательство допетровской России. Не менее важен I Литовский Статут 1529 г., отразивший эволюцию западнорусского права XIV – начала XVI в.
Гасконе Бамбер. Краткая история династий Китая. / Пер. с англ, под ред. Кия Е. А. — СПб.: Евразия, 2009. — 336 с. Протяженная граница, давние торговые, экономические, политические и культурные связи способствовали тому, что интерес к Китаю со стороны России всегда был высоким. Предлагаемая вниманию читателя книга в доступной и популярной форме рассказывает об основных династиях Китая времен империй. Не углубляясь в детали и тонкости автор повествует о возникновении китайской цивилизации, об основных исторических событиях, приводивших к взлету и падению китайских империй, об участвовавших в этих событиях людях - политических деятелях или простых жителях Поднебесной, о некоторых выдающихся произведениях искусства и литературы. Первая публикация в Великобритании — Jonathan Саре; первая публикация издания в Великобритании этого дополненного издания—Robinson, an imprint of Constable & Robinson Ltd.
Книга посвящена более чем столетней (1750–1870-е) истории региона в центре Индии в период радикальных перемен – от первых контактов европейцев с Нагпурским княжеством до включения его в состав Британской империи. Процесс политико-экономического укрепления пришельцев и внедрения чужеземной культуры рассматривается через категорию материальности. В фокусе исследования хлопок – один из главных сельскохозяйственных продуктов этого района и одновременно важный колониальный товар эпохи промышленной революции.
Спартанцы были уникальным в истории военизированным обществом граждан-воинов и прославились своим чувством долга, готовностью к самопожертвованию и исключительной стойкостью в бою. Их отвага и немногословность сделали их героями бессмертных преданий. В книге, написанной одним из ведущих специалистов по истории Спарты, британским историком Полом Картледжем, показано становление, расцвет и упадок спартанского общества и то огромное влияние, которое спартанцы оказали не только на Античные времена, но и на наше время.
В книге сотрудника Нижегородской архивной службы Б.М. Пудалова, кандидата филологических наук и специалиста по древнерусским рукописям, рассматриваются различные аспекты истории русских земель Среднего Поволжья во второй трети XIII — первой трети XIV в. Автор на основе сравнительно-текстологического анализа сообщений древнерусских летописей и с учетом результатов археологических исследований реконструирует события политической истории Городецко-Нижегородского края, делает выводы об административном статусе и системе управления регионом, а также рассматривает спорные проблемы генеалогии Суздальского княжеского дома, владевшего Нижегородским княжеством в XIV в. Книга адресована научным работникам, преподавателям, архивистам, студентам-историкам и филологам, а также всем интересующимся средневековой историей России и Нижегородского края.
В 403 году до н. э. завершился непродолжительный, но кровавый период истории Древних Афин: войско изгнанников-демократов положило конец правлению «тридцати тиранов». Победители могли насладиться местью, но вместо этого афинские граждане – вероятно, впервые в истории – пришли к решению об амнистии. Враждующие стороны поклялись «не припоминать злосчастья прошлого» – забыть о гражданской войне (stásis) и связанных с ней бесчинствах. Но можно ли окончательно стереть stásis из памяти и перевернуть страницу? Что если сознательный акт политического забвения запускает процесс, аналогичный фрейдовскому вытеснению? Николь Лоро скрупулезно изучает следы этого процесса, привлекая широкий арсенал античных источников и современный аналитический инструментарий.