Декабристы - [93]

Рылеева принял в заговор Иван Пущин, друг Пушкина, бывший лицеист, служивший вместе с будущим руководителем столичной конспирации в петербургском суде. О том, когда именно это произошло, сам Рылеев давал на следствии противоречивые показания. Через сутки после ареста, 16 декабря 1825 года, он заявил, что «был принят в общество тому назад около двух лет», то есть в конце 1823-го. Однако четыре месяца спустя он назвал следствию другую дату: «В общество принят я в начале 1823 года»^{667}. Соответственно, исследователи разошлись во мнениях — и этот вопрос до сих пор однозначно не решен.

Между тем после роспуска в 1821 году Союза благоденствия тайной организации в Петербурге долго не существовало. Разрозненные кружки и группы бывших «помощников» правительству периодически совещались, решали, что делать дальше, пытались вырабатывать программные документы. Однако возродить общество не удавалось, а значит, в начале 1823 года Пущину просто некуда было принимать Рылеева. Ситуация изменилась лишь к концу осени, когда небольшой группе заговорщиков удалось провести новое учредительное совещание и воссоздать петербургскую организацию^{668}.

Во многом этому способствовала внутриполитическая ситуация: успехи Аракчеева по нейтрализации собственных придворных врагов были очевидны. Весь год Россию сотрясали громкие отставки. В апреле поста лишился министр финансов Дмитрий Гурьев, близкий и давний друг Голицына. «У меня один только остался злодей — Гурьев, да и тот, слава богу, околевает», — прокомментировал сам Аракчеев отставку министра финансов^{669}. На это место Аракчеев поставил верного человека — Егора Канкрина. В том же месяце был отправлен в отпуск — а фактически в отставку — начальник Главного штаба Петр Волконский и его место занял аракчеевский ставленник Иван Дибич. Два месяца спустя бессрочный отпуск получил и министр внутренних дел Виктор Кочубей — умный и опытный царедворец. «Оказавшись под гнетом тотального контроля всесильного Аракчеева и практически потеряв всякую самостоятельность в исполнении служебных обязанностей, знатный и независимый граф Кочубей под предлогом болезни ушел в отпуск», — утверждает его биограф П. Д. Николаенко^{670}. Место Кочубея занял бесцветный, но всецело преданный Аракчееву Балтазар Кампенгаузен. Французский посол Лафе-роннэ доносил в октябре 1823 года своему правительству: «То, что здесь называют “русская партия”, во главе которой находится граф Аракчеев, старается в данный момент свалить графа Нессельроде»^{671}. Карл Нессельроде, министр иностранных дел, был женат на дочери Гурьева — и уже поэтому вызывал гнев временщика. Впрочем, с Нессельроде тот в итоге сумел договориться.

Над Голицыным, таким образом, стали сгущаться тучи; стало ясно, что и его отставка — дело времени. Вскоре по Петербургу стали активно распространяться слухи о возможном падении «сугубого» министерства^{672}.

Бывшие участники Союза благоденствия, поддерживавшие либеральные правительственные начинания, не могли не понимать: наступающие времена не сулят им ничего хорошего. Всевластие Аракчеева неминуемо ставило крест на их политических амбициях. Привыкшие видеть себя нужными «правительству», они должны были либо возродить общество на новых основах, либо смириться с незавидной ролью слепых исполнителей воли «надменного временщика». Недаром среди «восстановителей» общества оказались самые активные участники Союза благоденствия: Николай Тургенев, Никита Муравьев, Сергей Трубецкой, Матвей Муравьев-Апостол.

Все они плохо представляли себе, чем конкретно предстоит заниматься в ситуации, когда старые формы «помощи правительству» рухнули, а Голицыну явно было не до них. На совещаниях они ограничивались лишь традиционными разговорами о бедственном положении России, о необходимости вести пропаганду либеральных идей и т. п. Именно в этот момент Рылеев вступил в общество.

Его друг Евгений Оболенский показал на следствии, что поэт «был поражен» «высокой нравственной идеей общества… и потому с чрезвычайным рвением старался о распространении оного»^{673}. Однако к концу 1823 года Рылеев — уже отнюдь не восторженный мальчик, которого можно было запросто увлечь разговорами о «высокой нравственности», а опытный журналист и издатель, к тому же выполнявший ответственные задания власти. В связи с этим возникает вполне естественное недоумение: зачем автору оды «Видение», либерально настроенному, но лояльному подданному русской короны, понадобилось участвовать в тайном обществе?

Однако для него, участника политической игры 1820-х годов, как и для тех, кто остался верен идеалам Союза благоденствия, просто не оставалось иного выхода. Голицын сходил с политической арены, и поэт больше не был ему интересен. 1823 год неизбежно должен был принести Рылееву разочарование в возможности участвовать в большой политике легальным путем.

Соответственно затруднялась и его литературная деятельность: в конце 1823 года было запрещено печатать подготовленную к публикации в «Полярной звезде» на 1824 год оду «Гражданское мужество», воспевавшую адмирала Николая Мордвинова, председателя департамента гражданских и духовных дел Государственного совета, известного экономиста и гуманного человека. Она не отличалась ни дерзостью «Временщика», ни провокационностью «Видения». В основе «Гражданского мужества» — традиционная для александровского царствования либеральная риторика: