Декабристы - [21]

Уже через два месяца после приезда в Тульчин Киселев писал Закревскому по поводу Пестеля: «Я личностей не знаю и забываю прошедшие до приезда моего действия, о которых известился я, но отдавая справедливость способностям его, я полагаю услужить тем государю». Этим же письмом адресат уведомлялся, что «из всего здешнего синклита он (Пестель. — О. К.) один и совершенно один, могущий с пользою быть употреблен — малый умный, с сведениями, и который до сих пор ведет себя отлично хорошо»^{131}.

Правда, как явствует из той же переписки, сближение с Пестелем не проходило гладко. Так, например, резкий срыв произошел в конце лета — начале осени 1819 года. В августе Киселев признался Закревскому в письме, что ценит в Пестеле «не душевные качества», но «способности ума и пользу, которую извлечь можно». «Впрочем, — добавил автор, — о моральности не говорю ни слова». В октябре отзывы Киселева становятся гораздо более резкими: «Он (Пестель. — О. К.) действительно имеет много способностей ума, но душа и правила черны, как грязь; я не скрыл, что наша нравственность не одинакова, и как ему, так и графу (Витгенштейну. — О. К.) без дальних изворотов мнение мое объяснил»^{132}. Конкретный повод написания этого письма неизвестен, но скорее всего, поскольку именно к этому времени относится серьезный разлад в отношениях Киселева и его «предместника» Рудзевича, Пестель пытался интриговать против нового начальника штаба армии^{133}.

Разлад этот вскоре прошел, и восстановились взаимоотношения Киселева и Пестеля. Уже в ноябре начальник штаба сообщал Закревскому: «Должно сказать, что он (Пестель. — О. К.) человек, имеющий особенные способности и не корыстолюбив, в чем я имею доказательства. Вот достаточно, по мнению моему, чтобы всё прочее осталось без уважения». В воздаяние «покорства» Пестеля, потерявшего «совершенное в делах влияние», Киселев дал адъютанту, отправляющемуся в Петербург вместе с Витгенштейном, рекомендательное письмо самому Закревскому^{134}.

В декабре 1819 года, во время пребывания Пестеля в Петербурге, между ним и Киселевым завязалась оживленная и вполне доверительная переписка^{135}. И недолюбливавшему «графского адъютанта» дежурному генералу Главного штаба оставалось только пенять другу: «До меня слухи доходят, что тебя в армии не любят и что ты свободное время проводишь большею частию с Пестелем. Не веря сему, я желал бы знать от тебя истину. Неужели ты не укротил порывчивый свой нрав, о котором тебе несколько раз писал по приезде твоем в Тульчин, и какая связь дружбы тебя соединила с Пестелем, зная характер и нравственность его, о коих ты ко мне не раз писал»^{136}.

«Истина» же состояла в том, что Киселев и Пестель стали ближайшими сотрудниками. У начальника штаба и старшего адъютанта командующего оказалось много общих дел. Они оба были заинтересованы в том, чтобы 2-я армия оказалась надежной и боеспособной: неопытный в штабной работе, но честолюбивый и полный желания сделать карьеру Киселев стремился оправдать царское доверие, Пестелю же сильная армия была нужна для будущей революции.

Конечно, сейчас уже невозможно в полной мере восстановить все служебные связи и общие дела Пестеля и Киселева, но можно с уверенностью говорить, что главными в их совместной армейской деятельности были три сферы: реформаторская, учебная и военно-полицейская.

Армейская реформа постоянно занимала воображение Киселева, причем виделась ему как часть общегосударственных реформ. Но в начале 1820-х годов он еще не был тем, кем стал в 1840-х: политиком-реформатором, умевшим мыслить в масштабах страны. По меткому замечанию историка М. А. Давыдова, у Киселева во 2-й армии «очень быстро сложилась психология трудяги-службиста»^{137}. «Я себя убью дьявольской военной работой; продолжаю только потому, что надеюсь привести всё в порядок и тогда отдохнуть», — писал Киселев Закревскому 13 июля 1819 года^{138}.

Разбросанные по частным письмам и официальным рапортам отрывочные мысли о том, какой в идеале должна быть армия, Киселев не успевал привести в систему. Пестель стал основным помощником начальника штаба армии в деле разработки военной реформы. «Витгенштейнов адъютант» талантливо обосновывал практические начинания Киселева, теоретически «укрупнял» его идеи, формулировал задачи масштабных военных преобразований. В «декабристском» фонде ГАРФ сохранилось множество работ Пестеля на эту тему, наиболее известные из них — «Записка о составе войска» и «Записка о штабах»; такого же рода и упоминавшаяся выше обширная «Записка о государственном правлении»^{139}.

В мае 1821 года при личной встрече с императором в Слониме начальник штаба армии подал ему «записки» «о военном устройстве и о тех предметах, которые требуют нового постановления»; можно с большой долей уверенности предположить, что главным их автором был именно Пестель. О том, что декабрист писал свои военно-теоретические работы, рассчитывая, что они попадут в руки царя, свидетельствует, например, близкий к Пестелю майор Н. И. Лорер^{140}.

Эти «записки» постигла печальная участь: царь отдал их начальнику штаба 1-й армии И. И. Дибичу, который через несколько месяцев выдал их за свои собственные предложения. «Два года я сидел, думал, подал и вижу, что остался в дураках», — сетовал Киселев