Дегустация Индии - [26]

Одним словом, если в наших с Леной совместных поездках по России и СНГ начинались подобные Кафки и Мрожеки, чего было можно ожидать, отправляясь в Индию. Кроме нас с Леной, Игоря Чубайса и четы Поляковых, на конференцию были приглашены прозаики Светлана Василенко и Алексей Варламов, поэты Лидия Григорьева и Александр Радашкевич. Последние четверо прилетели в Дели до нас.

С одной стороны, все были знакомы со всеми по разным периодам литературной жизни; с другой – на одной поляне нас могла собрать только Индия. Как объявил неистощимый остроумец Александр Ширвиндт на поминках неистощимого остроумца Григория Гурвича: «Посмотрите, с каким вкусом Гришей подобраны гости за этим столом!»

Мы сели в самолет. Огромный аэробус, набитый индийцами, выглядел совершенно карнавально. Среднеарифметический индиец и индианка одеты настолько свободней и радостней среднеарифметического европейца и европейки, что уже в самолете появляется ощущение присутствия на детском празднике.

Индийцы не только одеты по-другому, они по-другому двигаются, улыбаются, сидят и смотрят. В них нет желтокожей настороженности, машинальной пустой улыбчивой евроамериканской вежливости, прыгучести латиносов, африканской неуправляемой стихийности и надменности потомков индейцев. В каком-то смысле они самые гармоничные из представителей залитых солнцем стран.

Налюбовавшись на соседей, мы с Игорем и Леной немедленно вцепились на все пять часов перелета в «что делать и кто виноват?». У Игоря Чубайса только что вышла книга «Разгаданная Россия», и мы обсуждали ее, двигаясь в сторону неразгаданной Индии.

– Россия переживает кризис идентичности, не зная, в каком направлении двигаться: на Запад, обратно в совок или к дореволюционным ценностям? – говорил Игорь Чубайс.

– Развитие экономики, слава богу, не дает дороги ни в сторону совка, ни в сторону дореволюционных ценностей, – напоминала я.

– Когда в августе 91-го мы все выбегали на улицу и кричали «Свобода, свобода!», мы считали, что вся ложь, все эти дурацкие правила остались в прошлом, и были очень счастливы. Но прошло полтора года, и мы почувствовали, что старые правила исчезли, а новые не появились. Наступила эпоха «беспредела». И Ельцин, и Путин жалуются на отсутствие «национальной идеи», и Путин сформулировал ее как создание конкурентоспособности. Но в чем? – вопрошал Игорь. – Логично становиться конкурентоспособными в том, что для нас традиционно и органично, а не во всем. Национальная идея существует примерно так же объективно, как закон сохранения энергии или закон всемирного тяготения, ее нужно не выдумать, а выявить.

– Игорь, я участвовала в паре заседаний еще ельцинской команды по созданию национальной идеи, тогда не удалось выявить ничего, кроме «поправь свой забор, вычисти свой двор, посади дерево»! – признавалась я.

– Это уже технология обустраивания России, как сформулировал Солженицын. А мы еще не ответили «зачем». Чтобы разрушить европейскую культуру, нужно было разрушить религию. Это прекрасно понял Достоевский, утверждавший, что если бога нет, то все дозволено, значит, скоро не будет человека. На самом деле Достоевский предвидел Сталина, а мы не прочитали это в «Преступлении и наказании», Достоевский показывает, что убийца с улицы и убийца с теорией одно и то же. А Сталин – это убийца с идеологией. Сегодня у нас второе издание идейного кризиса, мы неправильно решили эту проблему в начале XX века и вынуждены к ней вернуться, как человек, у которого неправильно срослась рука и нужно снова ломать.

– Что значит ломать? – удивлялась я.

– Для этого надо осознать правду и громко ее произнести. По Марксу, социализм – это отсутствие эксплуатации, когда никто не присваивает продукты чужого труда. В СССР уровень эксплуатации был гораздо выше, чем на Западе, а слой эксплуататоров назывался номенклатура. И это не было капитализмом, потому что ни один секретарь обкома не мог продать здание обкома. Из-за этого люди разучились понимать, что такое собственность... – продолжал Игорь. – В отсутствие настоящего социализма социалистическая идеология была формой обмана и контроля.

– Но как объяснить это людям, которые сейчас идеализируют наш социализм по причине своей старости или по причине своей молодости?

– Через исторические факты! История СССР – это разные формы контроля над обществом. Сначала был грубый террор. Почему либеральный Хрущев пришел на смену кровавому Сталину? Ведь тоталитарный режим сам собой не реформируется! Потому, что в начале шестидесятых начались мощные восстания в сталинских лагерях: Печоре, Салехарде, Кингире, Экибастузе, Воркуте, Норильске. С руководителем одного из этих восстаний я общался на первой конференции общества «Мемориал». Он рассказывал, как сто тысяч заключенных подняли бунт, как их бомбила авиация, как его возили в самолете в Москву на переговоры с членами политбюро. После этого физический террор поменялся на идеологический, стали затыкать рот, никого не сажали, начались косвенные репрессии...

– Что значит косвенные?

– Началось освоение целины, бессмысленное с точки зрения экономики – у нас были неосвоенные участки Черноземья. Это была косвенная форма контроля над самыми активными пассионариями. Русских эмигрантов в 56-м году пустили в Союз, но только чтобы жили на целине. Начался контроль с помощью затыкания рта. Цензура дошла до того, что сказать нельзя было вообще ничего, потому что каждое слово вызывало какие-то ассоциации, как говорили цензоры, «неконтролируемые ассоциации». Любимову запретили ставить «Бориса Годунова»! Язык Пушкина запретили, потому что он вызывал ассоциации!