Деды и прадеды - [73]
Все эти, так сказать, внешние обстоятельства не могли не стать предметом оживлённых собраний не только шофёров колхоза «Ленинец», но и всех аборигенов Журовки, кто ещё считал себя способным постоять за честь мужского племени.
Но всякий раз, когда какой-нибудь храбрец сворачивал разговор на что-то более возвышенное и деликатное, с мохнатых ресниц Таси будто срывалась невидимая молния. И все непонятности и головокружения проходили сами собой.
Это, однако, была только видимая сторона жизни маленькой учительницы. Журовские быстро разведали, что их маленькая учительница была замужем. И не просто замужем, а замужем и с ребёнком. Муж её, говорили, был из Топорова, военный моряк. Хотя… Хотя в те годы мало кого можно было удивить этим обстоятельством. А дочка учительницы, по слухам, жила в Торжевке, откуда сама маленькая учительница была родом. Все эти сплетни принесла журовская почтальонша, тетя Зина Коваленко, которая доводилась роднёй Тамаре Ковальчук, ну, той, из Ковальчуков, у которых хата у дамбы. Да нет, не справа, слева. Если смотреть на Журовку, конечно. Ой, да запутаться можно тут с вами! Так вот, Тамара Ковальчучка работала в то время на топоровской почте, да и знала про всех и всё. Вот и рассказывала она, что в Торжевке в то время…
Ой. Да, извините. Да. Конечно.
В Журовке Тася проработала все четыре года, день в день, пока уже совсем стало невозможно не обращать внимания на слухи о маленькой учительнице и её уроках. Эти слухи мало-помалу вылезали из журовского глухого угла и, как волны кругами, расходились и доплёскивались не то что до Топорова, но и до самого Киева.
«Лесные уроки», «уроки-почемучки», «уроки всезнания» — об этих странностях Журовской школы поначалу не было известно.
Однако уже на второй год редкие проверяющие, которых неумолимая разнарядка заносила в богом забытую Журовку, стали рассказывать странные вещи об уроках на берегу Толоки, в лесу, в саду, на ферме. Об уроках-раскрасках и уроках-сказках. О том, что малышня бежала на эти уроки вприпрыжку и на «отлично» не учились только совсем уж откровенно больные дети. Но и те рвались на уроки к маленькой учительнице. И что родители — уставшие донельзя на колхозных работах — старались тоже выступать на уроках. (Чего стоило Тасе привлечь родителей к таким урокам, о том история молчит.)
На четвёртый год её учительства несколько ребят из Журовки перешли в Топоровскую школу. Их странности и «почемучесть» были столь заметны, что в Журовку без предупреждения нагрянула целая комиссия, по счастью состоявшая из «старых» учительниц, настоящих «зубров», которым было поручено разобраться, что же творится в далёкой Журовке.
…Сырой ноябрьский день не очень отличался от бесцветного утра. Поля тонули в клочковатом тумане, разрываемом порывами зябкого ветра. Голые ветви школьного сада стряхивали крупные капли в примятую дождями траву. Уже на крыльце были слышны звонкие детские голоса в классе.
В школе было тепло. Печи были натоплены. Возле печей на поленницах сушились детские ботиночки и сапожки. На новеньких подставках к подоконникам густо стояли вазоны. Навстречу топоровским гостям выкатилась маленькая круглая старушка, смешно переваливаясь и покряхтывая. Гостьи растолковали цель своего визита, и сторожиха развила неслыханную прыть, от которой уже у самих визитёрш закружилась голова. Она принимала и развешивала мокрые плащи, не без достоинства советовала, куда пристроить сырые сапоги, ждала, пока они все переобуются, да поправят пуховые платки на плечах, брошки, прически, сосредоточат лица в уместные проверяющим бесцветно-внимательные маски. А сама Григорьевна уже успела мелькнуть к классу, в котором Тася вела урок, поскрестись в дверь, прошелестеть новость Тасе и такой же смешной, круглой мышью вернуться к прихорашивавшимся гостьям.
Конечно, у Таси почти не было времени перестроиться, да и задумано все было именно для внезапности. Она не стала трясти детей, только прошла по рядам, посмотрела, как дела на «Камчатке», где у неё обычно сидели отличники, и, потемнев глазами, продолжила вести урок.
Скрипнула дверь. На пороге стояла Григорьевна, преисполненная важностью минуты. Секундная пауза. Тася вышла в коридор, увидела комиссию. Самая строгая вдруг улыбнулась, чуть-чуть лукаво:
— Здравствуйте, Таисия Терентьевна! Вот, привела своих коллег посмотреть, как поживает ваша «сказочная» школа, — она оглянулась. — Это мои коллеги. Тамара Григорьевна, Любовь Николаевна и Антонина Федоровна.
— Хорошо, Зинаида… Зинаида Сергеевна. Проходите.
Зашелестели тетрадки, по рядам прокатился грохот откидывающихся крышек парт. Дети встали возле парт и смотрели блестящими глазами на входивших гостей.
Пиджачки, перешитые местным умельцем из старых отцовых, ещё довоенных. Фартучки у девочек. Блестящие глаза, как иголочки. Карие, серые, зелёные. Чубчики. Остриженные наголо головы. Банты. Тоненькие шейки. У одного «камчадала» усердная клякса на щеке, которую он пытался украдкой стереть.
Самые младшие, раскрыв рты, смотрели на вошедших, испуганно переводя взгляды на Тасю. Старшие были поспокойнее, они хитро переглядывались.
«Все взрослые когда-то были детьми, но не все они об этом помнят», – писал Антуан де Сент-Экзюпери. «Полдетства» – это сборник ярких, захватывающих историй, адресованных ребенку, живущему внутри нас. Озорное детство в военном городке в чужой стране, первые друзья и первые влюбленности, жизнь советской семьи в середине семидесятых глазами маленького мальчика и взрослого мужчины много лет спустя. Автору сборника повезло сохранить эти воспоминания и подобрать правильные слова для того, чтобы поделиться ими с другими.
Таня живет в маленьком городе в Николаевской области. Дома неуютно, несмотря на любимых питомцев – тараканов, старые обиды и сумасшедшую кошку. В гостиной висят снимки папиной печени. На кухне плачет некрасивая женщина – ее мать. Таня – канатоходец, балансирует между оливье с вареной колбасой и готическими соборами викторианской Англии. Она снимает сериал о собственной жизни и тщательно подбирает декорации. На аниме-фестивале Таня знакомится с Морганом. Впервые жить ей становится интереснее, чем мечтать. Они оба пишут фанфики и однажды создают свою ролевую игру.
«Холмы, освещенные солнцем» — первая книга повестей и рассказов ленинградского прозаика Олега Базунова. Посвященная нашим современникам, книга эта затрагивает острые морально-нравственные проблемы.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.
Заветная мечта увидеть наяву гигантских доисторических животных, чьи кости были недавно обнаружены в Кентукки, гонит небогатого заводчика мулов, одинокого вдовца Сая Беллмана все дальше от родного городка в Пенсильвании на Запад, за реку Миссисипи, играющую роль рубежа между цивилизацией и дикостью. Его единственным спутником в этой нелепой и опасной одиссее становится странный мальчик-индеец… А между тем его дочь-подросток Бесс, оставленная на попечение суровой тетушки, вдумчиво отслеживает путь отца на картах в городской библиотеке, еще не подозревая, что ей и самой скоро предстоит лицом к лицу столкнуться с опасностью, но иного рода… Британская писательница Кэрис Дэйвис является членом Королевского литературного общества, ее рассказы удостоены богатой коллекции премий и номинаций на премии, а ее дебютный роман «Запад» стал современной классикой англоязычной прозы.
Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.