Дед - [38]

И точно: целая стайка снегирей пролетала мимо нас, недовольно чирикая.

– Расшумелись, ага. Может, мутант шляется? – ответил ваш юный и неопытный друг.

Дед только зубом поцыкал. Вроде как просил помолчать (типа, а ну цыц!) и одновременно говорил, что я не прав.

Весенний воздух хрустнул. Не он сам, конечно. Просто в полном безветрии, когда лес молчит, звуки разносятся куда как далеко. Словом, воздух услужливо доложил, что неподалёку треснула ветка, а может и целый сук. А потом ещё один. Да так убедительно, что я сразу понял, отчего Старый расцыкался.

Мутант, даже самый тупой, существует в лесу всю жизнь. Лесной житель в состоянии случайно сокрушить ветку, но не два же раза подряд! На такое способен только человек. Тот, кто не привык ходить как положено и который имеет оружие, способное дать укорот всякому, кто явится на звуки. Или думает, что всякому.

В подтверждение моих думушек Старый сноровисто упаковал ранец и присыпал его листвой и хвоёй, не став взваливать на спину. Зато ухватил с земли ПКМ, перекинув ремень через плечо.

Пулемёт Калашникова – тяжёлая штука. С рук запросто не постреляешь. Тем более с сотым коробом (с лентой на сотню патронов то есть). Пулемёт мы прихватили на всякий случай. Бывают такие мутанты, что лучше, когда есть именно он – друг ПКМ с полным боекомплектом.

Эту «гаубицу» тащил я, Старый же не напрягался, вышел со своим любимым коробовым. Теперь автомат оказался в моих неумелых руках, а Дед принялся грозить мирозданию стволом пулемёта.

– Вперёд не суйся, смотри за спиной. Быстро подноси патроны. Пока я не выстрелю, не стреляй, – прошептал он.

Это он о двух дополнительных коробах, что волок в подсумке ваш рассказчик.

– По-понял, – я напугался, отчего в речь вкралось стыдное заикание. – А придётся?

Я тоже шептал, едва шевеля губами. Этакое без одной минуты чревовещание.

– Мало ли, – Старый пресёк лишние базары поднятой рукой. – За мной!

Мы просквозили по распадку, который вёл нас строго на юг, чтобы вынырнуть под прикрытием негустого, но вполне солидного кустарника. Ветки ломались где-то здесь.

Дед велел ждать и смотреть в оба.

Вскоре послышались шаги – ночью был сильный ветер, устлавший землю ковром веток, листьев да сучьев, и теперь двигаться бесшумно смог бы только очень лёгкий или очень прошаренный в лесных делах человек.

Да, это был именно человек, и я узнал его сразу.

Заводной Колян!

Конечно, а как иначе?

Рыбак вернулся по душу Деда. А заодно и по мою.

Коля очень нелепо выглядел в рамке прицеливания. Неужто мы все такие смешные, когда попали на мушку и не знаем об этом?

Заводной был не один. В пару секунд меж деревьев нарисовался весь поредевший коллектив. Не хватало, ясен красен, покойных Фельдшера и Резаного. Старый приложил палец к губам. Тихо, мол, кажется, ещё не все.

И точно.

Позади Рыбака я разглядел складную Наганову фигуру в самошитой РПСке.

«Ну вот, теперь вроде все», – подумал я, изготовившись к стрельбе.

Старый как-то странно изогнул шею и ка-а-ак гаркнет, так что по лесу разгулялось эхо.

– Стоять! Или стреляю!

Шеренга бригады замерла.

Народ принялся приседать, ворочать стволами и оглядываться: откуда это кричали? Бесполезное занятие. Старый всё рассчитал с полным уважением к численному превосходству предполагаемого противника.

Это самое численное превосходство мы могли бы в секунду помножить на ноль. Обчество выстроилось, как на заказ. Но Дед не стрелял, не стрелял и я.

Спокойствие ухитрился сохранить один только Наган. Он зашагал вперед, держа руки на виду.

– Эй, Борода! Это я, Наган! Поговорим?

– О чём?

Дед каждый раз кричал в разные стороны, чтобы эхо носило слова как придётся. Разумно.

– Обчество соображает, Старый! Мы тут покумекали и сообразили, что у тебя есть неучтённый государственный запасец!

– И что?

– Делиться надо, вот что! Ты ж один целый склад не проживёшь за сотню жизней! А у нас люди, их надо кормить, обувать и вооружать! Тем более что мы всю дорогу к тебе неплохо относились, так сделай и ты в нашу сторону жест доброй воли! Поделись! А мы в долгу не останемся! Будешь как сыр в масле кататься! И никто не спросит: что, откуда! Склад-то государственный! Где теперь то государство?

– Государство, Наган, там, где присяга. Ты меня знаешь, я слово держу.

– Слушай, Старый! Нас тут целая армия. Ты один собрался воевать? Зачем? Страны, которой ты присягал, давно нет! Есть кучка пердунов в Победограде, которые жрут икру и запивают коньяком! Бросив нас, людей, на холод, голод и прокорм мутантам! Ты за них собрался умирать?! Не смеши меня!

– Мне нет дела до Победограда и того, кто что жрёт и пьёт. Насчёт страны ты ошибся. Пока хоть один держит присягу, страна жива.

– Ха! Старый! Тогда у нас назревает исторический момент! Ты умрёшь сегодня вместе со своей присягой и страной! Ты готов?

– Умру я не один. Эй, парни! Мне спустить курок?! Кто хочет пулю ради Ферзя?! У меня есть присяга и пулемёт, а у вас?

Народ, как писал поэт Пушкин, безмолвствовал. На лицах было сомнение напополам со страхом. Люди с той стороны прицела подобрались отчаянные, но всем известно, что за деньги многие готовы убивать, но никто не готов умирать. Это обидно, когда тебе пуля, а уцелевшему – гонорар.