Дед - [37]

Варе всё было как с гуся вода. Невдомёк или просто по фигу.

Она что-то щебетала в перерывах между любовью, один лишь раз удалось вытащить её на серьёзный разговор.

Мы решили, что надо бы и покушать. Силы потому что совершенно иссушились. Сидим, в общем, замариваем червяка. А я и спрашиваю:

– Это я тебя видел на фото из «Мира кино»?

– Может быть, – отвечает Варя, – меня одно время часто снимали. Для «Советского балета» тоже.

– О как! А я думал, ты этот… филолог! – удивился я, сообразив, что по сути ничегошеньки о ней не знаю, несмотря на свершившуюся близость.

– Я – историк, – помялась. – Будущий. А раньше была балериной и снималась в кино.

– Балери-и-иной! Танцевала, что ли? – удивился я ещё сильнее. – А зачем бросила?

– Танцевала. Через это и в кино оказалась. Внешность у меня, как говорили, киногеничная, – она принялась доедать суп моего производства, бодро звеня ложкой о миску.

А я ждал, так как видел, что внутри у девушки борение: рассказывать или нет. Победила исконная женская страсть «с кем-то поделиться».

– Бросила, потому что… не могу так жить. Это же Победоград, всё под землёй, все у всех на виду. Мне на улицу было не выйти, сразу начинали пялиться, показывать пальцем и просить автограф. Не жизнь, аквариум какой-то. Не желаю быть золотой рыбкой. Кому-то, может, нравится, так вот – не мне, – она помотала головой, разметав свои чудные русые волосы. – И каждый день, понимаешь, каждый чёртов день кто-нибудь лезет с предложением.

– Жениться? – уточнил я. – В смысле, замуж?

– И замуж тоже, – Варя потупилась и покраснела. – Хотя, не замуж чаще… ты понимаешь.

Я понимал – чего тут непонятного. Непонятно, чего терялась? Выбрала бы, так сказать, спутника, все бы враз отвяли! У нас на селе все разумные девки так и поступали. В деревне, сами понимаете, тоже аквариум. Но не выбрала. Она же мне нетронутой досталась! Совершенной девочкой!

Ну я и ляпнул:

– С чего такое победоградским кавалерам невнимание?

Она оторвалась, наконец, от миски, куда смотрела всю дорогу, поймала мой взгляд и говорит:

– Я тебя ждала!

Дождалась, блин! И снова была любовь-в-бомбоубежище. На стене выставка автоматического оружия, на столе оптика разложена, под кроватью ящик с гранатами, а на кровати – мы.

И никаких ценных мыслей на тему: что делать дальше. Дальше, вы понимаете? В стратегическом масштабе времени. Ей же в столицу возвращаться. А мне куда?

Но в данной точке времени всё было хорошо, к полному нашему счастью.

До самого утра, когда явился Дед и сказал заместо «здрасьте»:

– Что-то мутантов расплодилось. Непорядок. Завтра идём на охоту, – и на меня зыркнул, вроде того, чтобы готовил снаряжение.

Я понятливый. Пошёл собираться без второго слова.

* * *

Охота в понимании Старого – это отстрел мутантов.

Когда надо добыть дичи, он говорит: промысел. Идём на промысел – значит, за мясом. Глухарь там, тетерев, утка, свинья. Мутанты же несъедобные, надо ли пояснять! О некоторых трудно сказать, живые ли они вообще, а другие – самые гнусные, точно дохлятина. Движущаяся, хищная, голодная дохлятина. Кто такое станет кушать?

Поэтому Старый чётко разводил понятия: охота и промысел. Чтобы не запутаться. Или просто – для порядка. Деду порядок по сердцу. Да и мне, я ж крестьянская косточка. Хотя в такие мелочи я бы вдаваться не стал, иное дело Дед – жуткий педант, как и было сказано.

Охота не задалась.

Бродили, бродили – следов полно, а хрен что путное вышло, хоть Старый и знатный следопыт и местность знает, как дорожку от кухни до сортира.

Не задалась то есть охота. Раз так, на том бы и остановиться, но речь не об охоте, а о том, как очередной раз разрушилось моё налаженное бытие. Разрушилось оно именно во время и благодаря нашему предприятию. Или не «благодаря», а из-за него – чёрт знает, как вернее.

Мыслю, что сиди мы в убежище за полосой мин, всё могло обернуться куда как удачно. А может, и не могло. Тяжкая это вещь – гадать про то, что могло бы быть, но не случилось. Вдруг бы нас закидали гранатами через вентиляцию? Если прикинуть, сколько против нас набежало бойцов, – очень даже могли.

Всё-таки бомбоубежище – не крепость, хоть у Старого была масса времени, чтобы сделать его таковой, и он расстарался. Да чего уж рядить… как вышло, так и вышло, всё к лучшему.

Вы уже догадались, к чему я клоню. Конечно, догадались, дурак и тот бы допёр, а про вас, друзья мои неведомые, я так плохо не думаю.

Гуляли мы с Дедом в шести верстах от убежища. Ну… примерно.

Есть там один распадок, если идти на юг – юго-запад. Над этими лесами в последнюю войну крепко рубились наши ВВС. И натовские тоже. Неподалёку рухнул американский бомбер и жахнул, надо думать, неслабо, завалив землёй и деревьями русло ручья.

Получилась форменная запруда. Был ручей, а стало целое озерцо, откуда вода потекла по новому руслу. Текла она долго, разливаясь в половодье настоящим потоком. Потом, как водится, запруда рассыпалась и ручей вернулся на своё законное место, но намыть успел изрядную дыру, овраг то есть.

Вот в нём-то мы с Дедом и расположились на днёвку с целью перекусить.

– Слушай! – вдруг сказал Старый, приподнимаясь с пня. – Птицы расшумелись.