Дед умер молодым - [13]
Буря зрительских восторгов постепенно стихала. В зале тускнел электрический свет. Стены московского «Эрмитажа», плохонького театрика, соседнего с летним садом, выступали в неприглядной своей наготе — пятнистые, обшарпанные, всякое повидавшие на своем веку.
Немирович сказал в обычном тоне добродушной усмешки:
— Итак — заседание дирекции. Вам, Савва Тимофеевич, по чину быть у нас главным распорядителем.
Станиславский поддержал:
— Гляньте-ка теперь на храм искусства не восторженным глазом зрителя, а по-хозяйски.
— Что ж, показывайте, посмотрим.
Все трое вышли из ложи и, дождавшись, пока опустеют гардероб и коридоры, стали осматривать здание. Начали с актерских уборных, переделанных владельцем «Эрмитажа» уже давно из простых садовых сараев. С места в карьер Константин Сергеевич показал на дыру в стене, закрытую листом фанеры:
— Тут, чтобы полочку повесить, начал я вколачивать гвоздь, ударил молотком раз-другой, а кирпич весь целиком так и выскочил. Сразу холодом потянуло — на дворе-то скоро зима. Намедни костюм повесил на стену, так он, представьте себе, примерз...
Немирович продолжал:
— С холодами поначалу мирились мы... Но пока мастеровые чинили трубы парового отопления, такой грохот во всем доме стоял, что репетиции проводить было невозможно. И электрическое освещение никуда не годится. Пока укладывали новые провода, артисты наши собирались на репетиции при свечах, а то и вовсе в потемках.
— Видать, хороший они народ, терпеливый, актеры ваши,— Морозов невесело усмехнулся,— мои рабочие бастовать бы начали...
— А запахи, ароматы в нашем храме искусства каковы? — Станиславский потянул носом,— Чувствуете, Савва Тимофеевич? То прокисшим пивом несет, то какой-то тухлятиной. Что значит театру быть в соседстве с увеселительным садом, с ресторанами и буфетами...
Немирович обратил внимание Морозова на фойе:
— Неуютно тут зрителям... Мебель — такое старье, что поневоле чехлами ее одели... Рамы оконные заново красили. Стены, как видите, сплошь белить пришлось, чтобы закрасить пошлейшие рекламные объявления... А занавеси были — этакая мещанская роскошь... Посрывали, заменили простеньким тюлем. В коридорах ковры постелили, чтобы не слышно было в зале топота ног...
— Ну, а про оборудование сцены и говорить нечего,— горестно вздохнул Станиславский,— такое убожество, бродячему балагану под стать, а не драматическому театру в большом городе.
Морозов молча соглашался со всем.
Поздним вечером, когда гасли фонари у театрального подъезда, вышли все трое на безлюдный уже тротуар Каретного ряда, зашагали вдоль ограды пустынного, закрытого на зиму сада.
— Для меня все ясно, господа,— Савва Тимофеевич, вздохнув, долго молчал. Когда подходили к Петровским воротам, он наконец вымолвил: — Новое здание надо вам, понимаю... Однако где его взять? Погуляем малость, дойдем до Камергерского. Есть у меня там на примете один домик... Тоже, с. позволенья сказать, храм...
Станиславский и Немирович не стали возражать. Пешая прогулка по ночной Москве успокаивала, давала нервам отдых, столь необходимый после многотрудного дня и шумного вечера в театре. Свернули с Петровки в Кузнецкий переулок, пересекли Большую Дмитровку, отмахиваясь от извозчиков. Чуть задержались, пропуская лихача, летевшего во всю прыть. Он правил по Камергерскому к ярко освещенному подъезду с приметной вывеской: «Кабаре-буфф ОМОН». Там бородатый швейцар с осанкой отставного генерала услужливо распахивал двери перед расфранченным гвардейцем и его дамой.
— Куда вы нас ведете, Савва Тимофеевич,— озабоченно спросил Станиславский, — не ужинать ли собираетесь в сем капище разврата?
— Что вы, Константин Сергеич,— успокоил Морозов,— нам, семейным людям, ужинать надлежит дома. А капище разврата советую снаружи пока осмотреть. Здание само по себе неплохое, может пригодиться нашему театру.
— Погодите, погодите,— сказал Немирович,— да ведь этот особняк Лианозову принадлежит.
— Знаю,— кивнул Савва Тимофеевич.— Однако известно мне от людей осведомленных, что мосье Омон собирается прикрывать свое злачное заведение. Вот и думаю: почему бы купцу Морозову не арендовать особняк у купца Лианозова?
— Да бог с вами, Савва Тимофеевич,— возразил Станиславский,— тут аренды будет мало, одно дело — кабаре и совсем другое — драматический театр.
— Да, перестройка понадобится солидная,— поддержал Немирович.
— Разумеется,— согласился Морозов,— однако, думаю, поможет нам в этом деле Франц Осипович Шехтель.
— Тот, что ваш спиридоньевский особняк сооружал? — поинтересовался Немирович.— Представляю, в какую копеечку обошлось вам палаццо.
— И я представляю по купеческому своему разумению,— кивнул Станиславский.
— Насчет копеечки, господа, это уж моя забота. Франц Осипович не только один из первых в Москве зодчих, но и личный мой друг, и театрал завзятый, и большой души человек...
Морозов замолчал, с наигранным почтением разглядывая швейцара, снявшего перед ним свой золоченый кивер. Ответил ему как давнему знакомому:
— Здорово, Пафнутьич, успехов тебе по службе...
— Спасибо на добром слове, Савва Тимофеевич,— швейцар поклонился, принимая чаевые.
Эта книга — документальная повесть об одном из выдающихся воздушных первопроходцев Запольярья — летчике И. И. Черевичном. Автор — журналист, литератор, участник многих экспедиций в Арктику, спутник и друг героя повести — рассказывает о яркой жизни, необычайно плодотворной деятельности полярного следопыта, способствовавшего важным географическим открытиям нашего времени.
Автор — полковник Красной армии (1936). 11 марта 1938 был арестован органами НКВД по обвинению в участии в «антисоветском военном заговоре»; содержался в Ашхабадском управлении НКВД, где подвергался пыткам, виновным себя не признал. 5 сентября 1939 освобождён, реабилитирован, но не вернулся на значимую руководящую работу, а в декабре 1939 был назначен начальником санатория «Аэрофлота» в Ялте. В ноябре 1941, после занятия Ялты немецкими войсками, явился в форме полковника ВВС Красной армии в немецкую комендатуру и заявил о стремлении бороться с большевиками.
Выдающийся русский поэт Юрий Поликарпович Кузнецов был большим другом газеты «Литературная Россия». В память о нём редакция «ЛР» выпускает эту книгу.
«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.
За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.