3
— Что это она себе вообразила? — спросила моя мать, Марта Лидз Уильямс, у моего отца, швыряя ему в лицо письмо своей сестры Беттины, как будто он имел какое-то отношение к его возмутительному содержанию. — Она считает, что пятнадцать лет может не подавать о себе вестей — даже открытки на Рождество не прислала ни разу, — а затем этакое снисходительное предложение, чтобы возместить свое многолетнее молчание: «дать надлежащее образование Марлене, представить ее в обществе»? — Она закончила интонацией, которую считала чисто английской.
Как глупо, подумала я. Почему это у моей тети должен появиться английский акцент, если она живет в Нью-Йорке? В конце концов тетя Беттина выросла из того же корня, что и мы. Если, конечно, она не утратила все признаки чарльстонской речи, живя столько лет среди янки.
— Это все чепуха, — сказал папа. — Какое это имеет значение, если она сейчас пытается загладить вину? И мне кажется, что она делает очень благородный и добрый жест. Это замечательно, если Марлена получит образование в частной школе. Тогда она сможет поступить в какой-нибудь хороший колледж на Севере — Вассар, Смит, может быть, Редклифф.
— Да? И кто же будет это оплачивать, Говард Уильямс? — насмешливо спросила мама.
Папа покраснел.
— Сначала надо решить первый вопрос, а там видно будет.
— Лично я — против. Я не желаю пользоваться благодеяниями Беттины. И уж конечно, ее еврея.
— Ну, какая разница, кто он — еврей или индус. Боже ты мой! С ним спит твоя сестра, а не ты.
— Я думаю, что он просто делает то, что хочет Беттина. А Беттина изображает из себя великосветскую даму, осыпающую бедных родственников благодеяниями. И что для него значат деньги? Для него дать эту сумму — все равно что в горшок пописать.
Только здесь я поняла, как расстроена мама, — иначе она ни за что бы не употребила таких выражений. Моя мать терпеть не могла вульгарности.
— Сначала ты ставишь под сомнение их добрые намерения. Теперь ты говоришь, что это им ничего не стоит. Но все это не по делу, а дело в том…
— Я не хочу, чтобы они делали нам одолжение. Видите ли, они собираются организовать выход в свет! Не забывай, что я из семьи Лидзов. Мне не нужно, чтобы какой-то Голд определял для моей дочери место в обществе.
Я увидела, как на лице отца промелькнуло странное выражение. Возможно, он хотел сказать маме, что даже в Чарльстоне «Лидз» уже не звучит. Однако он спокойно сказал:
— Твоя сестра тоже Лидз.
— Ну знаешь, Говард, мне ты об этом можешь не напоминать. Лучше напомни об этом самой Беттине. Почему, как ты думаешь, этот еврей женился на ней? Потому что ему нужна была девушка из семьи Лидзов, чтобы все забыли, кто он сам.
Я стояла в комнате, совершенно забытая моими бранящимися родителями. Как я поняла, тетя Беттина и дядя Морис предложили оплатить мое обучение в школе мисс Чэлмер, а затем после ее окончания ввести меня в нью-йоркское общество. И было видно, что папа благодарен им за это — он, по-видимому, хотел принять это предложение. Но мама была возмущена, рассержена. Похоже, что она так и не простила Беттину за то, что та вышла замуж за кучу денег, чтобы выбраться из достойной и благородной бедности, в которой они обе жили, уж не говоря о том, что она вышла замуж за человека намного ниже ее по положению — за «жида» и тем самым опозорила весь род Лидзов. И чего уж она совсем не могла ей простить — это того, что, оставляя в прошлом эту благородную и достойную бедность, ее сестра даже не обернулась назад через свое нежное, красивое аристократическое плечико.
Я все это слышала не раз, еще когда была совсем маленькой девочкой. Но лишь совсем недавно — примерно год назад — я узнала, что в молодости маму звали «дурнушкой Лидз». И что ей тоже пришлось выйти замуж за человека намного ниже себя по положению, за человека, у которого была «страшная тайна» в прошлом: Говард Уильямс происходил из семьи «белой грязи» — бедняков-батраков, всю жизнь гнувших спину на чужих полях, — правда, это позорное пятно компенсировалось тем, что он работал доцентом в Чарльстонском колледже. Однако звание доцента было неадекватной компенсацией. Бедный папочка!
Все это я узнавала случайно из нечаянно подслушанных разговоров между соседями, и когда я повторила все это матери, она лишь приняла надменный вид и все отрицала. Но затем, намного позднее, она мне все рассказала. По крайней мере, мой отец был южанином и имел вполне достойную профессию. И хотя у них нет больших денег, он — не еврей, не христоубийца.
В то время я пребывала в сомнениях. Я не знала, что хуже — быть похожей на Беттину и забыть, кто ты и откуда, выйти замуж за еврея, иметь много, много денег и жить в Нью-Йорке среди богатых и известных людей или же быть дурнушкой по имени Марта, в то время как твоя сестра красива и носит красивое имя. По крайней мере, я поняла, почему меня назвали Марленой. Марта Лидз Уильямс считала, что красивое имя поможет стать ее дочери замечательной красавицей.
— Поскольку они хотят, чтобы она училась в этой школе с их дочерью Сарой, то, по всей вероятности, Марлене придется жить с ней в одной комнате. Разве тебе не все равно, что твоя дочь будет жить в одной комнате с еврейкой?
