Дебют - [3]

— Гм… Между прочим, сестре сообщать было необязательно… А у нас никому?

— Никому.

— Уже неплохо, — озорно усмехнулся Крыленко, и глаза его потеплели. — Так вот, маэстро, пусть это всё пока останется между нами… Пока это наш с вами секрет, молодой и не слишком везучий человек… Доходит? Нет, вижу по вашей физиономии, что не дошло… Так слушайте внимательно: любители позлорадствовать найдутся всюду. Вот уж продукт совсем не дефицитный! К сожалению. А подкузьмить молодого выдвиженца — просто подарок для таких любителей, чёрт бы их побрал!.. Теперь дошло?

— Дошло, Николай Васильевич, — ответил я, постепенно приходя в себя и уже догадываясь, что предсказания барометра, как почти всегда, не подтвердятся.

Он снова усмехнулся, подошёл к правительственному телефону и набрал номер начальника транспортного управления ОГПУ.

— Привет. Говорит Крыленко. Почему вы так распустили железнодорожных воров?.. На какой линии? Да на всех линиях, как я полагаю. Вчера на перегоне Смоленск — Москва обокрали нашего следователя по важнейшим делам… Да-да, и портфель с делом… Почему не отправил дело фельдсвязью? А вот это уж не ваше дело! Я ему приказал так поступить, к вашему сведению, я!.. Начните розыск, а не задавайте неуместных вопросов! Тем более что они не относятся к вашей компетенции.

Он положил трубку и посмотрел на меня.

— Будут искать. А вы извольте взять себя в руки и не ходите с видом потерянного. В жизни всякое случается, даже со следователями по важнейшим делам. И помните — никому ни слова!.. Это приказ, а не рекомендация. Извольте выполнять!.. Личные документы тоже спёрли?

— Да. Служебное удостоверение.

— А партбилет?

— К счастью, я оставил его в своём служебном сейфе.

Крыленко обрадовался.

— Именно к счастью! — сказал он. — А то пришлось бы заявить в партком. С партией не секретничают. Теперь возьмите мою машину и отправляйтесь домой. Вам надо прийти в себя. И не вешайте носа на квинту.

Я поблагодарил его и пошёл к дверям. На пороге он меня окликнул:

— Минутку! А ну, скажите мне, дружок, что вы думали, идя ко мне с этой милой новостью?

— Я думал… Я ждал ареста…

— Ареста?! — Он всплеснул руками. — Ах, как легко, как постыдно легко у нас иногда относятся к этому слову! Как вы могли подумать это?! Как вам не стыдно?!

— Но ведь у меня украли дело… Я отвечаю за него головой, — стал я оправдываться, — и потом… Мало ли что могли подумать…

— Вы с ума сошли! Что подумать?

— Ну, не знаю… Мало ли что может прийти в голову в таких случаях… Для подозрения нет ни правил, ни границ…

Горькая гримаса перечеркнула его лицо.

— Как вы сказали? — тихо произнёс он. — «Для подозрений нет ни правил, ни границ…» Да, к несчастью, нет!..

Несмотря на своё волнение, я заметил, с какой горечью он говорил об этом. Но, признаться, всё значение его слов я понял куда как позже…

4

На следующий день, когда я пришёл на работу, секретарша протянула мне телеграмму:

— Вот только что поступила, — сказала она. — Из Вязьмы.

— Откуда? — удивился я, потому что в Вязьме у меня никогда не было ни близких, ни знакомых, ни дел.

— Из Вязьмы, — повторила секретарша и была права, так как телеграмма действительно была из Вязьмы и в ней значилось:

«Москва Прокуратура Республики Следователю по важнейшим делам Шейнину Получите главном почтамте до востребования ваше имя срочную посылку тчк Подробности письме тчк Привет».

Я еще больше удивился. Какая Вязьма, какая посылка, какое письмо? Кто автор этой анонимной телеграммы?

Позвонив на главный почтамт, я выяснил, что посылка из Вязьмы, адресованная мне, действительно поступила. Пришлось поехать на почтамт.

Когда я вышел из подъезда наркомата, то столкнулся с Крыленко, только что выведшим из вестибюля свой велосипед, на котором он обычно приезжал на работу и ездил в Кремль на заседания.

— Ну, как дела, Нат Пинкертон? — спросил он и, не дожидаясь ответа, хлопнул меня по спине, вскочил на велосипед и помчался к Спасским воротам.

На главном почтамте мне вручили объёмистую посылку, обшитую суровым полотном. Я вскрыл полотно и чуть не закричал от счастья — это был мой портфель и в нём все три тома дела. Восемьдесят рублей, оставшиеся у меня после командировочных расходов, портрет любимой и все мои личные документы были целы и невредимы.

Сверху лежало письмо, написанное почти каллиграфическим почерком, но с изрядным количеством орфографических ошибок. Привожу его текст:

«Гражданин следователь Шейнин!

Ваш портфель шарахнули по чистому недоразумению. Мы приняли вас за одного из тех фраеров, что ездят в международных вагонах. Не обижайтесь, ошибки всегда возможны при нашей кипучей работе, когда вечно приходится спешить как на пожар. Дело мы прочли коллективно. Смоленские ворюги так нахально капали друг на друга, что возвращаем дело для направления по подсудности согласно УПК. Ваша девушка нам понравилась, передайте ей привет. А также кланяйтесь от нашей поездной бригады гражданину Крыленко, который, по слухам, есть справедливая личность, хотя лучше с ним дела не иметь. Один из нашей артели слыхал его на митинге в Питере, еще в восемнадцатом году, и говорит, что Крыленко такой оратор, что аж зажигает сердца и вышибает слезу.