Дебри - [19]

Адам посмотрел на ботинок.

— Даже это — знак, — говорил старик.

Адам глядел на ботинок. Это мой ботинок, подумал он. Я его создал.

— Знак того, что ты послан Господом, — говорил голос из далекого далека.

Адам почувствовал на себе тысячу тонких, как паутина, нитей, они затягивались, душили его. Казалось, он больше не сможет вздохнуть.

— Это знак, — говорил далекий голос, — что тебя у меня не отнимут. Они не возьмут тебя для своей войны. Ты останешься со мной. В моем доме. О, сын мой! — вскричал он и с этими словами рухнул на колени перед Адамом, уронив сигару, и потянулся к ботинку, как будто хотел прикоснуться к чему-то страшно хрупкому и драгоценному.

Адам сидел погруженный в бездумье, не отрывая взгляда от сигары на полу. Он видел, как красный ковер вокруг горящего кончика сигары стал коричневым, потом почернел. Видел, как поднимается дым от ковра, смешиваясь с голубоватым дымком сигары. Он следил за красным мерцанием чернеющих нитей ткани, по мере того как огонь пожирал их и отделял одну от другой.

И вдруг у него в голове прозвучал голос Старого Якоба из Баварии: ... носить его и даже умереть в нем. Вот что говорил голос внутри его головы, во тьме. С пулей в теле, говорил голос. Но ботинок все равно останется моим, говорил голос.

Адам резко встал с кресла. Он отдернул левую ногу, отшатнувшись от старика, стоящего на коленях, и впечатал ботинок в сигару, в дымящееся пятно на ковре.

— Чего вы от меня хотите? — спросил он старика.

Старик, так и не поднявшийся с колен, посмотрел на него снизу вверх.

— Я хочу надеяться, что не умру от горя, — сказал он и склонил голову, как будто стыдясь своего признания.

— Мне тоже от вас кое-что нужно, — сказал Адам, удивляясь, насколько отчужденно и сурово прозвучал его голос. — Кое-что поважнее.

— Что же?

— Вы богаты, — проговорил Адам, окинув взглядом мрамор, полированное дерево, позолоту и сверкающее стекло. — У вас есть власть. Есть влияние. Вы можете это сделать.

— Что сделать, сын мой?

— Не называйте меня своим сыном. Вы слышали, о чем я прошу вас? — он подождал, и видя, что Аарон Блауштайн не отвечает, сказал: — Я хочу попасть в армию. И вы должны это устроить.

Аарон Блауштайн поднялся, ослабевший, и стоял перед ним.

— Я могу маршировать! — сказал Адам. — Глядите! — он сделал три уверенных шага по комнате, ловко развернулся и обнаружил, что Аарон Блауштайн грустно качает головой.

— Нет, — сказал старик. — Это не в моей власти, — и указал на ботинок.

— Ну и ладно, — резко сказал Адам, отступая. — Пойду пешком. До Виргинии. Я должен быть там. Когда мой отец шел на баррикады, никто не разглядывал его ботинки. Ему дали мушкет. В Растатте ему дали мушкет в руки.

Он подошел и встал, сердитый, перед стариком.

— Думаете, я приехал сюда, чтобы разбогатеть? — спросил он.

— Нет, ты приехал не для того, чтобы разбогатеть, — сказал Аарон Блауштайн.

— Тогда для чего?

Старик погрузился в раздумье.

— Если ты должен ехать, — медленно проговорил он, — я мог бы устроить это. Но никто не даст тебе в руки мушкет. Да... — он помолчал. — Да, я мог бы это устроить, дело в том...

— Я не могу ехать на ваши деньги, — прервал его Адам. — Разве вы не понимаете?

Аарон Блауштайн смотрел на него долго и внимательно.

— Сынок, — сказал он и запнулся.

— Позволь называть тебя сыном, — сказал он, помолчав. — Позволь ощутить это слово на языке, даже если твое сердце остается глухо к нему.

— Это не потому, что сердце мое к нему глухо, это потому...

Аарон Блауштайн поднял руку с неожиданной властностью.

— Ты поедешь, — сказал он. — Я придумал, как тебе...

— Только не на ваши деньги, — прервал его Адам.

— Нет, — сказал старик. — На свои, которые ты заработаешь. Но не у меня. Деньги небольшие, но на жизнь хватит. И чтобы добраться до Виргинии хватит.

Подавшись вперед, Адам положил ладонь на его исхудалую руку. И ощутил, что плоти почти не осталось на кости.

— Вы должны понять, — взмолился он. — Прошу вас, поймите, почему мне необходимо поехать.

— Кажется, я понимаю, — сказал Аарон Блауштайн. — Понимаю.

Он помолчал.

— Но знаешь ли ты — ты сам — знаешь ли наверняка, почему тебе это так необходимо? — он покачал головой. — Нет, — сказал он. — Ведь как раз для этого тебе и нужно ехать — чтобы понять, для чего тебе это. Ибо... вспышка волнения на миг осветила его лицо, — да будет тебе известно, что единственный способ узнать, зачем ты совершаешь какой-то поступок — это совершить его. Только так, наверное, человек и может познать то, что ему знать необходимо.

Он безучастно отвернулся. Сделал шаг, другой. Вдруг колени его подломились, и он без сил рухнул в кресло. Он тяжело дышал.

— Я старый человек, — наконец выговорил он. — И не знаю того, что мне необходимо знать.

Голова его безвольно откинулась на мягкую спинку кресла, глаза закрылись.

— Знаю только, что Стефан, мой сын, умер.

И добавил:

— Я должен был знать, что если ты останешься, ты не заменишь мне сына. Это будет возможно только если ты уедешь. Потому что Стефан уехал.

Глава 6

Адам спрыгнул с большого фургона, и фургон медленно покатил дальше.

Известняковая пыль дороги белым налетом покрыла траву, фенхель и щавель. Над припорошенной мелом зеленью пламенели ярко оранжевые цветки тубероз. Бабочка — тигриного, черного с золотом окраса — свешивала с цветка раздвоенный, как у ласточки, хвост. Утопая ботинками в белой пыли, Адам смотрел, как мерно вспыхивают под солнцем её крылья, открываясь и захлопываясь. Послеполуденное солнце слепило. Воздух стоял не шелохнувшись. Он был почти убежден, что в этом недвижном воздухе можно ощутить щекой даже невесомое, нежное, бархатистое дуновение от медленных, томных взмахов этих крыльев.