Де Рибас - [21]

В «Тосканском лавре» он написал отцу. Хозяин таверны был необычно льстив к Рибасу, вызвался исполнить любое его поручение, но тот решил дождаться Сильвану, которая уехала в рыбную гавань.

– О вас тут спрашивали, майор, – сказал Руджеро.

– Так и спрашивали: что поделывает майор Рибас?

– Да, да. Но я этих людей не знаю. Я им ничего не сказал толком. Сказал, что вас давно не видно. Как вернулись, заходили всего один раз.

– Если появятся снова, передайте, что я всегда к их услугам.

– Понимаю, – осклабился догадливый хозяин таверны. – Пусть они вас сами и отыщут!

Сильвана вернулась, и он вышел с ней к изгороди, у которой привязал лошадь.

– Я уезжаю, – сказал он женщине. – Прости, но наши пути теперь разойдутся.

– Что ж, было несколько дней счастья – для меня и этого довольно, – отвечала она покорно. Он передал ей письмо к отцу и попросил найти кого-нибудь, кто смог бы вручить его Дону Михаилу в руки.

– Это не трудно. Наши торговцы часто отправляются в Неаполь морем.

– Прощай. Вернусь – дам о себе знать.

Письмо Ризелли он отправил с почтового двора. Главным в этом письме было: он готов быть первым из Рибасов, непременно первым, кто ответит судьбе на все, что она ему предложит.

К радости Джузеппе Витторио Сулин вызвался быть третьим в этой поездке, сказав при этом:

– Соскучился я в благословенной Италии по псковской грязи, мужикам, да и старосте пора надрать уши. Балуют.

Десятилетний Алеша, прощаясь с Джузеппе, не выдержал и разрыдался так, что один из слуг взял его на руки.

– Дай мне слово, – сказал Рибас мальчику.

– Да, да!

– Учись скрывать свои чувства. Ты слишком впечатлителен и это будет тебе мешать.

Лакей мальчика передал Джузеппе беличью шубу – подарок Алеши. Рибас был удивлен, а Витторио произнес еще одну историческую фразу:

– Дружба с этим ребенком может вам стоить многих перипетий в судьбе и карьере.

Дорога до Лейпцига была им знакомой, и они решили ехать по ней до Берлина, а там уж по Балтийскому побережью добраться к Ревелю и Риге. Предзимняя грязь, утренние заморозки, карты и флирт со случайными спутницами, короткие прогулки по городам; а после Кенигсберга твердый заснеженный наст – все это промелькнуло в какой-то месяц пути. Они ехали в своей карете, купленной в Италии вскладчину, а в Тильзите выгодно продали, приобрели возок на полозьях и покатили по наезженному тракту в таких снегах, что если продышать в окошке глазок, то ничего, кроме сугробов, не было видно. Джузеппе оценил подарок Алеши, шубу, без нее южанин, еще не научившийся пить водку только для того, чтобы согреться, пропал бы на первом же зимнем перегоне.

Еще в Италии Рибас сообщил своим спутникам, что имеет от Орлова два письма. Одно рекомендательное к Григорию Орлову, другое – в Военную коллегию для определения на службу. О том, что и второе послание предназначалось Григорию Орлову, он умолчал. Письма держал не в дорожной шкатулке, а в кармане черного кафтана, купленного специально для дороги. Разговор об этих письмах возобновлялся довольно часто. Лейтенант Кирьяков сказал определенно и как всегда грубовато:

– В Военную коллегию тебе лучше не показывать нос. Они там хоть и салюты устраивают в честь графа Орлова, а зубы на него точат. С его письмом отправят тебя в крысиный гарнизон и будешь ты там выть с тоски. Никчемная эта рекомендация.

– А к Григорию Орлову? Она хоть что-нибудь стоит?

– Э, тут особые обстоятельства.

Кирьяков молчал несколько дней, а на новом перегоне вдруг неожиданно и невпопад заявил:

– Императрица возвела Григория Орлова в княжеское достоинство. Вот в этом все и дело.

Рибас недоумевал, просил объяснений, Петруччо отмахивался, косился на Витторио, к которому Рибас обращался с теми же вопросами, а Сулин смеялся и говорил, что тайны двора знает только Кирьяков, потому что он начинал карьеру в конной гвардии. Джузеппе не переставал удивляться: чем ближе они были к границам России, тем больше в его спутниках проявлялись замкнутость, настороженность, молчаливость и даже недоверие друг к другу. В конце концов Рибас не выдержал и воскликнул:

– Господа! Я не хочу продолжать дальнейший путь в вашем обществе!

Господа переглянулись, на очередном биваке отошли вместе в сторонку, о чем-то говорили и только после этого начали объяснять кое-что неофиту-волонтеру, до предварительно Кирьяков сказал:

– Смотри, Джузеппе, в случае чего нам головы не сносить. Но мы тебе доверяем, ибо в деле вместе были.

Княжеское достоинство – это и почести, и тысячи душ крепостных, имения, дворцы, одним словом – все знаки монаршей милости к своему фавориту. Да только к княжескому званию Григорий Орлов был представлен еще в 1763 году. А императрица не разрешала принять другу сердца сие достоинство целых девять лет.

– А недавно: на тебе – хочешь в князи – будь князем! – говорил Кирьяков, а Витторио перебивал:

– Да нет, сначала надо о том, что Григорий был на переговорах с турками полномочным послом в Фокшанах! Вместе с освобожденным из замка в Константинополе послом Обрезковым.

– Про этого-то зачем? – морщился Петруччо.

– Так ведь Григорий не дал ему привести переговоры к успеху.

Постепенно выяснилось, что Григорий Орлов в Фокшанах жил поистине царским двором, устраивал неслыханные балы, воспоминания о которых не изгладятся и в третьем колене. Однако тут дошел до фаворита слух, что в петербургскую спальню ходит уж кто-то другой. Бросив переговоры с турками, он кинулся в Петербург, но в Москве его задержали курьеры и передали тайный приказ Екатерины: в столице отныне не показываться, а жить в Гатчине на «скромную» пенсию в сто пятьдесят тысяч в год.