ДАзайнеры - [21]

Фортунатто недоуменно скривился:

– Странно от вас, ей-богу, слышать подобный вопрос, – он сощурил глаза и иронично произнес: – Будьте добры, ответьте на него сами. Или я совсем не похож на тех, кого вы называете Дазайнерами?

– Простите, простите, наверное, я сглупил.

– Ну так как с претворением Проекта Ремифологизации Дазайнеров в жизнь?

– Ох-хо-хо, – Кочубей глубоко вздохнул. – Что ж, придется согласиться. Вы совсем не оставляете мне выбора.

– Я рад, – просиял Фортунатто. – Не сомневался ни минуты в вашей моральной, так сказать, зрелости. Вот взгляните, – он поспешно достал из кармана пиджака сложенную вчетверо бумагу и с хрустом развернул ее. – Это карта Пустыни. Мой дом находится вот здесь, на границе. А здесь по кругу я расположил шесть порталов, где вам предстоит оборудовать Точки Хроноса, назовем их так для удобства. Можете присвоить им имена или цифры, какие в голову придут. Это не важно для нас, но крайне важно для наших клиентов: нужно создать своего рода мифологию места.

Кочубей понимающе кивнул. Фортунатто продолжал:

– Вот в этой точке, внизу, на юге, в месте зимнего солнцестояния, вас ожидает Хранитель Времени. Вы уже имели счастье с ним встретиться, это господин Пинкертон, мы так его называем. Он исполняет роль Проводника. К тому же на диске именно в этой точке изображены не две, как в других, а три фигурки. Взгляните, одна из них не похожа на остальные, у нее вместо головы руна, в алфавите древних нордов означающая небытие или полный нуль.

Кочубей еще раз внимательно осмотрел диск:

– Н-да. Хорошо бы тут разобраться подробнее.

– Да, и вот еще что. Возьмите кольцо – это ключ от всех порталов. Приложите его к любой двери и попадете в нужную вам точку, какую вообразите, – он протянул Кочубею изящное серебряное кольцо с выгравированной на нем руной Хагель. – Возвращайтесь домой, отдохните сегодня, а завтра приступайте к расшифровке и поиску кандидатур. Я всегда буду на связи и помогу на первых порах. Начните с нижней точки, она хоть и самая ключевая, все же будет правильнее начать с нее. Я уже кое-кого подготовил, есть парочка клиентов.

Фортунатто поднялся с кресла и пожал руку вынужденному встать Кочубею. Тот ответил на рукопожатие и стал спускаться с веранды, зажав подмышкой шкатулку и карту. В дверях показалась Сильвия и помахала ему рукой на прощанье.

– А как же Союз Художников? Это что, была приманка? – вдруг остановился Кочубей.

– Ах, что вы, дорогой мой. Совсем забыл. Заседание состоится совсем скоро, и вы будете приятно удивлены составом, – хитро улыбнулся Фортунатто. – Да, и наш дом всегда открыт для вас, – крикнул он напоследок удаляющемуся Кочубею.

Пройдя некоторое время по тонкой тропинке, еле заметной в море песка, Кочубей оказался перед облупленной дверью, ведущей обратно в мир, который ему предстояло изменить.

* * *

Лёвушкин жил недалеко от полузаброшенного грузового порта в городе N. Его все так и называли ласково – Лёвушкин – оттого что он в свои тридцать лет выглядел абсолютным ребенком. Маленький, щуплый, светловолосый с немного вздернутым носом и наивными голубыми глазами. Его необычная еврейская фамилия звучала точно так же, как столица Ирландии, но, функционируя в качестве фамилии, меняла свое значение, как это часто бывает со словами, произносимыми в несвойственном им контексте. В общем, Дублин был вовсе не Дублином, а Дублиным. Несвойственность Лёвушкина отражалась не только в фамилии, была в нем какая-то общая несвойственность или скорее несоответственность во всей его жизни.

Так, например, в свое время он закончил Фармацевтическую академию и, как положено, стал работать провизором в аптеке. Однако вместо того, чтобы продавать людям лекарства, он каждый раз принимался отговаривать покупателей употреблять медицинские препараты по причине их вредности. Ведь вся фармацевтическая индустрия, рассуждал он, построена на том, чтобы не лечить человека, а наоборот, вынудить его прийти еще и еще раз в аптеку за лекарством. Являясь частью большой потребительской машины, фармакология, как и всякая другая область нашего дурного общества, выколачивает из народа деньги в обмен на иллюзию, в данном случае иллюзию здоровья. Так он объяснял свою точку зрения бабулькам, заходившим за очередной порцией плацебо, выписанного им врачами, состоявшими во всеобщем сговоре против человечества. Естественно, его деятельность в таком режиме долго продолжаться не могла. Его выгоняли то с одного, то с другого места, и в конце концов он сам решил больше не заниматься фармакологией. Взял и устроился в маленькую полиграфическую фирму и стал выполнять незамысловатую физическую работу у печатного станка. Друг по студенческим годам Вова одобрил смелый поступок приятеля, тем более что сам он ни дня не проработал на провизорском поприще, а еще в годы учебы устроился барменом и применял свои познания в неорганической и прочих химиях на посетителях питейного заведения. Лёва изредка наведывался в «Наутилус», где Вова смешивал коктейли, и они с удовольствием вспоминали, как когда-то синтезировали в лаборатории Фармаги ЛСД. Это было единственно приятное воспоминание о приобретенной профессии.