Даю уроки - [40]

- Вы где учились, Меред? - смеясь, спросил Знаменский. - Не на философском ли факультете?

- Выше, выше поднимайте, дорогой Ростислав.

- Может, в академии общественных наук? - спросил Самохин. - У нас? В Москве?

- Выше, выше поднимайте, уважаемый Александр Григорьевич!

- В инспектуре ЦК? - спросил Самохин, повнимательнее глянув на Мереда.

- Это, конечно, совсем высоко! - Меред почтительно свел ладони. - Но я еще выше учился.

- Ну, брат! - радуясь этому веселому малому, наиграл изумление Знаменский. - Разве есть что выше?

- Есть, дорогой! - Меред выждал, округлил глаза, таинственно понизил голос. - Я у жены учился. И учусь. А она у меня секретарь обкома. - Он развел руки, уронил голову. - Вы знаете, что это за наука - каждый день, каждый день, каждый день? И ночью тоже! Нет, это вам не академия общественных наук! Что академия?! А вообще-то я окончил семилетку и курсы киномехаников.

- Так, так, очень забавно излагаете, - сказал Самохин и позволил себе улыбнуться, тем более что чал, который он потягивал, кажется, начинал завоевывать его доверие. - А теперь определим нашу программу. Я бы хотел прежде всего встретиться с руководством.

- Прежде всего мы встретимся с шурпой, - сказал Меред и молитвенно повел носом. - Слышите благоухание? Несут! Шурпа - это суп, где встретились барашек и козленок. Какой там суп! Это - блаженство! На три пальца огненного жира! Под шурпу можно выпить бутылку водки и никто не заметит, что ты пьян!

- Три пальца жира?! - ужаснулся Самохин.

- А для начала икорка паюсная, рыбка горячего и холодного копчения... Все наше, все дарит нам Седой Каспий! Прошу!

Две официантки с двух подносов сгружали на стол пленительнейшую еду, эти дары Седого Каспия, разом смешавшие свои царственные запахи. Официантки действовали быстро, споро, отмелькали их полные руки, и женщины удалились, отмелькав внушительными бедрами, а на столе, на скучной только что скатерти возникла скатерть-самобранка с яствами.

- Прошу! Скромный завтрак... - Меред даже голову свою круглую и кудрявую вобрал в плечи, таким скромным считал он свое угощение. - На скорую, как в России говорят, руку... Вам что налить, Александр Григорьевич, "кубанскую", "столичную"?

- Но я страшусь жира! Какая там водка?! - Бедный Самохин утратил всю свою сановность. - Мне бы творожку немного...

"Смертельно больной старик..." - вспомнились Знаменскому слова Ашира. И вспомнилась расплавленная площадь перед аэровокзалом, на которой померещился Ашир Атаев. Померещился, не явился. А они вот здесь, слуги его затеи. И чал на столе. Но еще и эта еда замечательная, которая старику страшнее яда.

- Чал все снимет, - сказал Меред. - А страшиться надо только змеиного укуса и предательства друга.

- Из лекций жены? - спросил Знаменский.

- Н-е-е-т! Это народное. Жена меня учит марксизму-ленинизму.

- Да?! - оживился Самохин. - А! Икорки я все же отведаю! Но копченостей - ни за что! И не упрашивайте! Это главные мои враги!

- Главные наши враги - сомнение в своих силах и робость при исполнении желаний! - провозгласил Меред. - Так выпьем же, друзья, чтобы эти враги никогда не мешали нам в ответственный момент!

- Шутник вы, шутник, я гляжу! - Самохин судорожно тер ладони над столом, не решаясь и уже почти решаясь протянуть руку к чему-либо из этих яств. - А! Рюмочку я все же выпью! Крохотульную!

- Чал все снимет, - сказал Меред.

- Да, обучен ты совсем не худо, - сказал Знаменский. - И все жена?

- Зачем про жену спрашиваешь? Нельзя спрашивать про жену! Нет, это еще до нее. Киномеханик - тоже наука. Везде свой человек. Даже грабитель в пути не остановит. Он знает, что человек везет фильм к чабанам. Я прошел большую школу, друзья. Потому я такой веселый, что я такой ученый. А жена, что жена? Я - несчастный человек. Я не могу вас пригласить к себе домой. В туркменском доме хозяин муж. А как я, скажите, могу быть хозяином в своем доме? Нет, конечно, не совсем несчастный человек, но все-таки я немножко неудачно женился. Меня оправдывает только то, что тогда она была всего лишь инструктор райкома комсомола. Выпьем, дорогие москвичи! Мои заботы - не ваши заботы!

- Александр Григорьевич, вам не стоит, пожалуй, - сказал Знаменский, глядя, как мучается старик.

- Да, да! Вы правы, правы! - Самохин отдернул от рюмки руку. - А вы пейте! Пейте! Я хоть посмотрю! Мне легче делается, когда смотрю, как пьют. Будто сам пью! Эх, рыбки золотые, подружки мои заклятые!.. Отгулял, отгулял...

- Слово даю, я не враг вам, чал все снимет, - сказал Меред. - Но лучше не пейте, если не верите. Без веры ни в чем нет радости. А мы давайте выпьем, Ростислав Юрьевич! Какие у вас часы замечательные! "Омега"! Не люблю дорогие вещи. Жена говорит, что дорогая вещь хуже аркана.

- Это из уроков марксизма-ленинизма? - усмехнулся Самохин.

- Именно! У меня замечательная жена! Но я несчастный человек... Поехали!

Они вдвоем выпили, разом опрокинув рюмки, а Самохин схватил свою пиалушку с чалом и стал пить, судорожно глотая. Бедный, бедный старик... Он вдруг вскочил, бодро объявив:

- Идея! Пойду, вздремну часок. Хоть и недолог был полет, но перепад давлений ощутим. К морю спустились, как с горы. Всего часок, и я буду, как огурчик. - Счастливый, что может улепетнуть от этого стола, где все будто помечено было для него скрещенными костями и черепом, Самохин даже помолодел, уверенными стали его движения. - А графинчик с чалом прихвачу. И малюсенький кусочек икорки. Что еще? - Глаза его всматривались и меркли, всматривались и меркли, всюду натыкаясь на скрещенные кости и череп. - Все! Долой соблазны! - Он подхватил графин, пиалушку, отмахнулся в последний миг от тарелки с икрой и бодро, прямо держась, важно ступая, отбыл.