Дайте точку опоры - [35]

Утром проснулся с головной болью: запахи скипидарной мастики, клея, извести, ацетона сделали свое дело…

Свет косо вливался в окно, и на противоположной стене, на изжелта-светлой шахматке паркета отпечатался переплет рамы — сломанный крест. Сидя на матраце, в переполнявшем комнату свете, Фурашов повел взглядом вокруг. Квартира теперь показалась больше, потолки выше, пестренькие обои — совсем милыми, симпатичными…

Маршал Янов стоял у глобуса, в задумчивости перебирал пальцами по гладкой вылуженной поверхности шара. Глобус бесшумно поворачивался на шарах-подшипниках, вделанных в чугунную подставку. Неторопливо звучал глуховатый голос Янова:

— Да, товарищи, я пригласил вас, чтобы посоветоваться… Как быть? Что делать? Какое резонное решение? — Он говорил раздумчиво, интонация, тембр — доверительные, мягкие. — И мы сами еще, вверху, не знаем… Но вопрос назрел: какую принять организационную форму? Единое командование зенитной артиллерией и зенитными ракетами? Или разные? Имея в виду, что будущее за ракетами, мы не сбрасываем со счетов и зенитную артиллерию… Вот как стоит вопрос. От нас требуют решения министр и Военный совет.

Он вскинул кустистые, торчащие жестковатой щетиной брови, глаза твердо оглядели сидевших за столом: мол, вот я перед вами и говорю открыто, без утайки, о том, что думаю и чего не знаю сам.

За столом молчали. Помолчал и Янов, снова опустив глаза. Медленно вертелся под пальцами глобус.

Алексею теперь нравились в маршале и этот раздумчивый голос, и манера не подавлять, а призывать собеседника, настраивать на размышления, — с этой манерой столкнулся тогда, в первые дни прихода в штаб, — и даже вот это поглаживание рукой по блестящей лысине, по скобочке седоватых волос: оно казалось добрым, домашним.

Свет наполнял кабинет, несмотря на то, что шторы на окнах были плотно запахнуты. За полированным столом — знакомые и незнакомые генералы и офицеры. Алексей осторожно, чтоб не показаться неучтивым и бесцеремонным, поглядывал на них. Генерал Сергеев, сидевший с краю, выпрямился, возвышаясь над всеми на целую голову. Лицо спокойное, строго-сосредоточенное, брови сомкнулись — думает. Наискосок от Алексея — генерал Василин. Низко склонился над столом, вытянув перед собой руки, выгнув под голубовато-серой форменной рубашкой спину, будто изготовился к старту на беговой дорожке. На зеркальной поверхности стола — отражение: лицо, с расслабленными мускулами, обвисающими щеками, чуть оттопыренной нижней губой, с пергаментно гладкой, без единой складки, кожей на лбу, выражало равнодушие и вместе с тем нетерпение. «На здоровье, верно, не жалуется», — подумал Фурашов и тотчас отвел взгляд: забылся и, кажется, слишком уж пристально разглядывал.

Были здесь и другие генералы, полковники — всего десятка полтора, — самые разные специалисты. Все, кто мог сказать свое слово. Был и полковник Танков. Он сидел справа от Фурашова, застыв в нервной напряженности, в ожидании — сейчас что-то произойдет, а что, он не знает и мучительно ждет…

— Да, вопрос, пожалуй, стоит так, — повторил маршал в тишине, и Алексею показалось — повторил с какой-то грустной обреченностью. — Хотелось бы услышать ваше мнение…

И тут Василин подал нетерпеливо голос — ждал этой маленькой зацепки:

— Скажем, товарищ маршал! Есть мнение…

Шумно двинулся вместе со стулом, наливаясь малиной, подтягивая к себе по столу папку, тисненую, с Кремлем. Неторопливо поднялся — не по-военному, с достоинством: почти все сидящие здесь были рангом ниже его.

— Вот нам предлагают высказать соображения. И вопрос стоит: или — или. Нужны ли мы? Какие соображения? Сами себя подрубить?.. И получается, что режут, а плакать не дают.

Кто-то хихикнул, но осекся: уж больно гробовая стояла тишина. Василин свирепо обернулся на смешок, но затем снова уставился на Янова, окаменевшего у глобуса — глаза опущены, пальцы больше не двигаются по поверхности шара.

— А я спрашиваю, товарищ маршал, что изменилось, почему будто стало невмоготу — вынь да положь эти оргмероприятия? Техника другая? Вместо артиллерии — ракеты? И что же? Только сменилось название — тот же Микитка, но в другой ермолке! — Голос у Василина хриповатый, жесткий. Взмахнул рукой. — Нет, я заявляю: не вижу ни повода, ни возможности заколачивать в гроб зенитную артиллерию, устранять командующего и его штаб. — Он возвысил голос: — Пробросаемся! Мы воевали… Да, воевали! Стояли насмерть, сбивали воздушных стервятников. Это не сбросишь со счетов. У, нас опыт войны, традиции, а у тех, ракетчиков, у молодых, что?

— Свои будут традиции! — спокойно подал реплику Сергеев. — А многие возьмем у зенитчиков.

— Вот-вот, возьмете! — будто зло обрадовавшись, подхватил Василин. — На готовенькое охотников, как мух на пирог!.. Не ново! Отдай жену дяде… — В коротком, невеселом смешке колыхнулось тело. — Мы предлагаем: объединить управление генерала Сергеева со штабом командующего артиллерией — один хозяин должен быть! Предложения мы, товарищ маршал, подготовили. — Он прихлопнул рукой по папке, сел, энергично, резко.

— Консерватизмом попахивает, Михаил Антонович! — отозвался Сергеев, поворачиваясь на стуле и добродушно улыбаясь.