Дайте нам крылья! - [157]

Пери с Хьюго, Малиновка, Иволга и Латона остались на берегу. Сойка немного посидела одна в сторонке — что-то смотрела в инфокарте. Беркут куда-то исчез по своим делам, и как Пери ни хотела с ним поговорить, привлечь его внимание ей не удалось. Было ясно, что собственного правила — ничего не делать в одиночку — сам Беркут придерживаться не будет. Судя по всему, он считал, что справится даже с Диким без посторонней помощи.

Летатели вяло переговаривались или дремали, сбившись в кучу — берегли силы. Хьюго почувствовал общее тревожное настроение — или, скорее, ее тревожное настроение, подумала Пери — и не слезал с рук.

— Мама на ’уки, — серьезно твердил он и тянулся к Пери, стоило ей поставить его на землю. — Мама на ’уки.

«Хорошо хоть Авис нас не слышит», — думала Пери. Авис спала и видела, чтобы Хьюго называл ее мамой. В тех редких случаях, когда Авис оказывалась возле Хьюго, она только и твердила: «Где мама? Вот мама! Смотри, мама принесла тебе сок! Ты любишь маму, да, солнышко?» Но Хьюго не просто ни разу не назвал ее мамой — он вообще никак ее не называл. А теперь вот они, первые слова, кроме «тися» — «птица» и «уна» — «Луна», первая фраза, три слова, которые он часто слышал, но никогда не связывал. Его первая связная фраза. «Мама на ’уки».

Примерно через час Пери и прочие дружно вздрогнули — над головой раздался шелест крыльев.

— Все нормально, — сказала Сойка. — Это Беркут с Грифоном. — И снова уткнулась в экран.

Разведчики с плеском приземлились в реку, и Беркут немного постоял по пояс в прозрачной коричневатой воде, струившейся по камням и палой листве — он поливал себе голову, лицо, плечи и крылья, и капли скатывались с перьев. Река пахла чаем, целебными травами и глиной — остро и свежо.

— Видели что-нибудь? — окликнула их Малиновка. Грифон мотнул головой и вышел на берег к остальным.

Пери подошла к краю воды, впереди, держась за обе ее руки, топал, покачиваясь, Хьюго. Ему хотелось пройтись, и они вместе прошлепали по мокрому песку. Ножки Хьюго были такие нежные и изящные, что у Пери щемило сердце всякий раз, когда он ставил их на землю, словно цветы с пятью лепестками. Щеки у нее горели — кружа по песку за Хьюго, она чувствовала на себе взгляд Беркута.

Беркут держался поодаль, и Пери не хотела упускать случай поговорить с ним. Только вот прямо задать самый нужный вопрос не решалась. Остальные летатели были все-таки очень близко — впрочем, вряд ли они ее расслышат, если она будет говорить шепотом.

— Похоже, денег и припасов у вас полным-полно, — начала Пери, глядя в спину Беркуту, который рылся в тайничке с едой.

Беркут обернулся, его красивое лицо было сурово.

— Да, — с нажимом ответил он. — У всех наших очень много денег. Все из обеспеченных семей — ты и сама догадалась. Кроме меня. И тебя.

— Неужели родные за них не беспокоятся? — Пери покосилась на Грифона, который подсел к остальным летателям на берегу.

— Беспокоятся, конечно, но что они могут поделать? Золотая молодежь — она такая, вечно лезет на рожон. Им в голову не приходит, как дорого они обходятся окружающим.

Ох, как было бы здорово, если бы кто-нибудь где-нибудь беспокоился за меня. Если бы кто-нибудь разыскивал меня — не чтобы убить, а чтобы уберечь. Если бы кто-нибудь не мог дождаться, когда же я появлюсь на пороге. Если бы кто-нибудь меня любил. Интересно, каково это? Возненавидеть Латону, Малиновку, Грифона или Рафаэля проще простого — такие сияющие, беспечные, всеми любимые. И готовы всем этим рискнуть. Не ценят они эту любовь, потому что никогда в ней не сомневались, никогда не боялись потерять. Они-то могут обращаться с родственниками как угодно — и все равно, стоит им вернутся, и их примут с любовью. Вот и я хотела подарить Хьюго такую же уверенность, а не то безразличие, которое окружало меня всю жизнь…

Беркут поглядел на Пери, словно прочитал ее мысли.

— А у нас с тобой много общего, — произнес он по обыкновению тихо и коротко — точность его фраз иногда напоминала Пери Хаоса. Пери ответила на его взгляд. — Кое-чего никому, кроме нас, не понять, — пояснил он. — Что такое пожертвовать самой своей сутью ради крыльев.

Пери резко опустила голову — не хотела, чтобы Беркут видел ее слезы. Отвела Хьюго к дереву, и они вместе исследовали ствол, пощупали шершавую кору, погладили мягкие листья. Пери провела руками по загорелым плечам и ногам Хьюго — и вдруг замерла, заметив красную сыпь. Москиты? Ядовитое растение? Пери усадила Хьюго на песок и осмотрела с ног до головы, косясь на Беркута.

Похоже, со дня побега Хьюго вытянулся и похудел, стал меньше похож на младенца и больше — на маленького мальчика. Пери перебрала волосы — нет ли клещей. Нет. Не так давно она сняла с него пиявку, и Хьюго почесывал укус — он еще кровил. Пери проверила ладони и ступни. Атласная кожа в мелких царапинках и синяках. Она пощекотала его под подбородком, и Хьюго залился хохотом. Протянул руку и хотел пощекотать под подбородком и ее.

Беркут вышел из воды, отряхнулся, расправил огромные крылья — даже ветром повеяло. Крылья сияли бронзой в лучах предполуденного солнца, и у Пери захватило дух. С этим грациозным, дышащим великолепием не могла сравниться никакая статуя, никакие золотые башни. Хищник был ослепительно-могуч, земное подобие живого бога.