Дайте курс - [11]

Но ведь братья Монгольфье жили в конце XVIII века. И согласитесь, что последние двести лет мир не стоял на месте.

Жак Этьен и Жозеф Мишель рассуждали просто и дерзко: если горячий воздух заключить в некоторый объем, то у снаряда возникнет сплавная сила и снаряд должен полететь. Далеко ли, высоко ли, устойчиво или неустойчиво — об этом они поначалу не думали. Важно, что полетит! Нужно было только не перетяжелить оболочку, нужно было сделать так, чтобы вес оболочки не оказался больше сплавной силы летательного аппарата, иначе вся затея погибнет не родившись. Монгольфье взяли самую прочную и самую тонкую бумагу, склеили мешок, остроконечный вверху, с открытой горловиной внизу. Наполнили мешок горячим дымом. И снаряд полетел. Это было 5 июня 1783 года.

19 сентября состоялся второй полет. На этот раз с пассажирами. Судя по одним историческим источникам, экипаж состоял из петуха, кошки и козленка, судя по другим свидетельствам — из петуха, барана и утки.

Историк утверждает, что после полета барану было присвоено новое гордое имя «Монт-о-сьель» — «Поднимавшийся в небо». Говорят, барана поселили в королевском скотном дворе, назначив ему пожизненное казенное содержание.

Прав историк или не прав — сегодня это уже не так важно. Детали только украшают историю, а двигают ее принципы, события и логика.

Логика требовала: в следующий полет должен отправиться человек.

Но кто?

Король Франции Людовик XVI решил: пусть первым летит приговоренный к смерти преступник. Вернется живым — его счастье, не вернется живым — значит такова воля божья. Король был гуманен — он не хотел рисковать жизнью своих верноподданных. А преступник так и так обречен. Но верноподданные рассудили иначе.

Ко двору примчался Пилатр де Розье (по одним данным — парижский аптекарь, по другим — начинающий ученый-физик). Де Розье взмолился: «Человечество никогда не простит, ваше величество, что первым покорителем воздушного океана станет преступник, ваше величество, умоляю, позвольте лететь мне».

Людовик поколебался, но разрешил.

И тогда немедленно сыскался второй пилот — маркиз д'Арланд. Вот несколько слов из его воспоминаний:

«Мы тронулись в 1 час 54 минуты. Зрители были спокойны. Думая, что они испугались, я махал рукой. Де Розье закричал мне: „Вы ничего не делаете, и мы не двигаемся“. Я зашевелил огонь на решетке, и мы приблизились к реке. Де Розье закричал опять: „Посмотрите на реку. Мы сейчас упадем в нее!“ И мы опять пошевелили огонь, но все еще продолжали оставаться над рекой. Тут я услыхал звук в верхней части шара, точно он лопнул. Я закричал своему спутнику: „Вы там что, танцуете!“ В шаре было много дыр, и, схватив бывшую при мне мокрую губку, я закричал, что мы должны спускаться. Однако мой спутник заявил, что мы находимся над Парижем и должны пересечь его. Поэтому мы еще раз пошевелили огонь и повернули на юг, пока не перелетели Люксембург. Тут мы затушили огонь, и шар быстро опустился».[2]

И еще одно документальное свидетельство этого полета. О подвиге Пилатра де Розье и маркиза д'Арланда «Московские ведомости» сообщали так:

«Они не весьма устали, но очень вспотели от жары и нуждались в перемене белья. Пилатр де Розье нуждался еще в новом сюртуке, так как сюртук, снятый им в дороге, был разорван на куски зрителями, на память об историческом полете».

Этот полет продолжался около двадцати минут. Дальность его составила всего девять километров. Дата события — 21 ноября 1783 года…

Что ж это — седое прошлое? Страничка истории? Думаю, что так и не так. Все зависит от точки зрения. Пожалуй, этот робкий шаг в большое небо человечества характерен прежде всего тем, что полет — это работа!

И еще — шаг этот совершенно точно указывает: летать надо не только хотеть, но и непременно уметь. А уменье начинается с предвиденья.

Пилатр де Розье знал совершенно точно: пока поддерживается огонь, подъемная сила в шаре не убывает; д'Арланд запасся мокрой губкой потому, что ожидал прожогов оболочки и приготовился их ликвидировать…

Монгольфьеры — так называли шары братьев Жака Этьена и Жозефа Мишеля — залетали. И надо сказать, по тем временам они залетали хорошо. Из пятисот первых воздухоплавателей на протяжении целых семидесяти пяти лет убилось только десять. И первой жертвой летного дела оказался Пилатр де Розье. Он погиб спустя два года после своего первого полета.

На месте падения, в Булони, и поныне высится скромный белый памятник.

3

Однако все воздушные шары, как ни высоко они подняли потолок человечества, обладали общим недостатком. Шары плавали, и поэтому их дорогами небо распоряжалось само. Куда дул ветер, туда летел шар, а если не было никакого ветра, шар зависал на месте или кружил, подхваченный лёгкими воздушными течениями.

Шары могли быть построены более или менее удачно, им можно было придать большую или меньшую подъемную силу, а следовательно, и грузоподъемность, шары можно было обезопасить при старте и приземлении, но как было заставить их передвигаться по заданным трассам?

Нужен был двигатель и нужен был воздушный гребной винт.

Летучий шар, превращенный в летучую сигару, гребной винт, подобно судовому винту толкающий летательный снаряд по заданной траектории, породили новую машину — дирижабль.