ДайсМен, или Человек жребия - [154]
— Так, Чарли, наводи свою камеру сюда; наши парни в аппаратной сделают остальное.
— Где Малколм? Он собирался представить Артуро.
— У него… у него…
— О. Да.
— Леди и джентльмены, Артуро Икс.
С экрана по-прежнему смотрит доктор Райнхарт.
— Я в эфире? — слышится чей-то голос.
— Он в эфире?
Доктор Райнхарт выдыхает.
— Где Эрик?
— Да что с вами, парни, черт возьми? — кричит кто-то.
[Камера перемещается на сплетенные ноги раввина Фишмана, а затем на Артуро Икс, он напряжен, стоит спиной к камере и смотрит в сторону аппаратной.]
— Ты в эфире, — раздается приглушенный крик. Артуро разворачивается к камере.
— Черные братья и белые ублюдки мира… Вокруг его шеи возникает рука в серой фланели и белая кисть; вплотную за лицом Артуро видно лицо доктора Дарта.
— Брось пистолет, ты, или я пристрелю этого человека, — говорит доктор Дарт кому-то справа.
— В аппаратной, ты! — кричит доктор Дарт. — Ты! Брось пистолет и выходи с поднятыми руками.
Лицо Артуро становится не таким напряженным, и зритель замечает, что доктор Дарт выглядит так, словно душат его. Мы видим длинную руку в черном костюме и громадную белую кисть, крепко охватившую его шею, а рядом с лицом доктора Дарта появляется лицо доктора Райнхарта, он по-прежнему с трубкой во рту и смотрит доброжелательно. Артуро вырывается из рук Дарта, и зритель видит в другой руке доктора Райнхарта пистолет, который утыкается доктору Дарту в бок.
— Куда мне стрелять? — слышится голос за кадром.
— Стреляй в меня, — говорит Артуро.
[Камера медленно переходит от спокойной борцовской позы двух психологов, скользит по полным ужаса и замешательства лицам миссис Виплтон и раввина Фишмана, по опустевшему стулу отца Вулфа и останавливается на Артуро, он всё еще тяжело дышит, но смотрит в камеру пристально и искренне.]
— Черные ублюдки и белые братья мира… — начинает Артуро. По его лицу пробегает страдальческое, недоуменное выражение. Он говорит: — Черные братья и белые ублюдки мира, сегодня мы захватили эту телепрограмму, чтобы донести до вас некоторые истины, которых вам не скажут ни в одной программе, разве что под дулом пистолета. Черный человек…
[Ужасный взрыв в задней части студии прерывает Артуро. Вопли. Одиночный «бах».]
— Пожар!!
[Слышны вопли, несколько голосов подхватывают крик о пожаре. Артуро смотрит направо и орет:
— Где Эрик?]
— Выбираемся отсюда! — кричит кто-то.
Артуро нервно поворачивается к камере и начинает говорить о том, как сложно быть черным человеком в белом обществе и как сложно найти способ сообщить о своих бедах белым угнетателям. Перед ним плывет дым, а кашель, звучавший раньше только время от времени, теперь раздается за кадром с пулеметной регулярностью.
— Слезоточивый газ, — кричит кто-то.
— О нет, — кричит женщина и начинает рыдать.
Бах. Бабах.
Снова вопли.
— Уходим!
Артуро, постоянно бросая взгляды направо и время от времени замолкая, продолжает свою речь, всякий раз, когда находит время, искренне глядя в камеру.
— …Угнетение настолько всеобъемлюще, что ни один черный человек не может сделать и вдоха без того, чтобы десять белых не стояли на его… груди. Никогда больше не будем мы покорно пресмыкаться перед белыми свиньями! Никогда больше не будем мы соблюдать законы белой несправедливости! Никогда больше не будем мы притворно улыбаться и вилять хвостом перед… осторожно, Рэй!.. Там!., перед… э-э… белыми людьми, где бы то ни было. Мы больше не пойдем на унижения. Ни один белый, ни один белый… Рэй! Там! [Обмен выстрелами за кадром; Артуро пригибается, на его лице — смесь ужаса и ненависти, но он продолжает свою речь, невзирая ни на что.]
— …Ни один белый не может отнять у нас наше право быть услышанными, наше право сказать, что мы ВСЁ ЕЩЕ СУЩЕСТВУЕМ, что ваши попытки поработить нас продолжаются, и МЫ больше НИКОГДА НЕ БУДЕМ ПОКОРНО СНОСИТЬ ИХ ОТ ВАС! А-а-а.
«А-а-а» в конце его речи прозвучало совсем тихо, и когда он упал на пол, и телезрители дневной воскресной программы в последний раз мельком увидели его лицо, на нем не было ни страха, ни ненависти, только замешательство и удивление. Время от времени раздавались крики, стоны и выстрелы, дым или слезоточивый газ плыл перед телеизображением доктора Райнхарта, его трубка по-прежнему была у него во рту в состоянии постоянной эрекции, на глазах выступили слезы. На фоне предыдущих боевых действий нынешний звук казался спокойным и монотонным, и сотни зрителей собрались было переключить канал, когда перед человеком с трубкой появился мальчик, длинноволосый, красивый, в джинсах и в черной рубашке с открытым воротом, его голубые глаза блестят от слез.
Он смотрит в камеру с твердой и спокойной ненавистью секунд пять, а потом говорит тихо, только раз поперхнувшись от удушья:
— Я вернусь. Может, не в следующее воскресенье, но я вернусь. В том, как людей принуждают проживать свои жизни, есть гниль, она отравляет нас всех; идет мировая война между теми, кто строит машину, которая мучает нас, кто работает на нее, и теми, кто стремится ее уничтожить. Идет мировая война: на чьей вы стороне?
Он испаряется с экрана, остается только задымленное изображение доктора Райнхарта. Он плачет. Вот он поднимается и приближается на три шага к камере. Его голова срезана, и всё, что видит зритель, — это черный свитер и костюм. Слышен короткий взрыв кашля, а затем его голос, спокойный и твердый:
Люк Рейнхард написал захватывающее драматическое воспроизведение ЭСТ– тренинга, литературизированное воссоздание событий четырех дней. Он передает переживание тренинга со своей собственной точки зрения, однако заботится и о в целом точной передаче фактов.Как Арчибальд МакЛейш сказал некоторое время назад в «Поэте и прессе», простое сообщение фактов не всегда передает правду. Вместо буквальной передачи происходящего Люк избрал подход новеллиста и блестяще использовал его для ясной передачи читателю как ощущения пребывания в тренинге, так и духа происходящего.Написанное Люком напоминает мне иллюминатор, глядящий в заполненный бассейн.
«– Убийственная красота. – Патрикей любуется на себя в зеркало. Нижние его конечности обтянуты красными лосинами, заправленными в сапожки. Остальное тельце голенькое, бледный животик пульсирует, сосочки трепетно морщатся. На голове фальшивыми камушками поблескивает корона. Позу он принял балетную, добавив к ней непонятно где подсмотренный, боюсь, врожденный, вульгарный изгиб. – Ну? – снисходит до меня Патрикей, отставив ручку с пластмассовым перстеньком на безымянном…».
«Родители отдыхали в Болгарии, мы жили с дедом душа в душу и готовили не по расписанию, а только тогда, когда нам хотелось. У меня не было девушки, я не работал, не учился, по инерции ел много масла. Читал «Основы археологии» профессора Авдусина, переписывал набело стихи из самодельной записной книжки. Это был лучший июнь в моей жизни…».
Изданный в 2013 году «Край навылет» сразу стал бестселлером: множество комплиментарных рецензий в прессе, восторженные отзывы поклонников. Пинчон верен себе – он виртуозно жонглирует словами и образами, выстраивая сюжет, который склонные к самообману читатели уже классифицировали как «облегченный».В основе романа – трагичнейшее событие в истории США и всего мира: теракт 11 сентября 2001 года.По мнению критики, которая прочит Пинчону Нобелевскую премию по литературе, все сошлось: «Самый большой прозаик Америки написал величайший роман о наиболее значимом событии XXI века в его стране».
Вместо эпилога к роману «Идол». История людей, прошедших через многое, но обязанных жить дальше.«Но он мёртв. А мы живы. Это наша победа. Другой вопрос — нужна ли она ещё нам. Если да — значит, мы выиграли. Если нет — значит, он».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Лондон — не вполне безопасное место в мире, однако в недалеком прошлом, когда в нем было значительно спокойнее, чем теперь, в ближайшем пригороде Лондона творились ужасные вещи. Кто бы мог подумать, что одиноко стоящий особняк мог стать настоящей тюрьмой для горстки людей, которые, хотя и проживали в относительном комфорте, тем не менее, стремились вырваться наружу. А маньяк — Кукловод, это лишь небольшое дополнение к вынужденному заточению.Однако, и в замкнутом пространстве есть место человеческим отношениям.