Дай-сан - [87]

«Будь проклят этот риккагин, кем бы он ни был!» — подумал риккагин Эрант. Знамена с алыми ящерицами весь день преследовали его конницу, заставляя его то и дело менять тактику, и все это время численное преимущество противника постепенно сминало его оборону.

Его переполняли бессильный гнев и тягостное ощущение собственной беспомощности, словно он угодил в громадные неподвижные тиски, из которых не может выбраться, не может вывести своих людей.

Риккагин Эрант осознавал свой долг, но теперь он уже понимал, что не в состоянии исполнить его. Сегодня на рассвете он выехал на равнину с одной только мыслью: победить. Теперь же ему казались, что победа ускользает от него, как невидимое солнце, тащившееся раненым драконом по неспокойному небосводу.

Неожиданно волна битвы вынесла к нему Моэру. Она сидела на лошади кого-то из убитых солдат. Пробравшись сквозь грязь и кровавое месиво, она подъехала к нему.

— Слишком долго он меня держит на месте, этот проклятый риккагин с ящерицами! — крикнул ей Эрант. — Моэру, ты не можешь возглавить конницу? Мне нужно пробраться к штандартам этого риккагина и убить его, пока его войска не заняли наши позиции.

Моэру кивнула и, пришпорив залитого кровью скакуна, поскакала к обложенным со всех сторон остаткам конницы риккагина Эранта. В живых не осталось уже ни одного командира.

Окликнув конников, она развернула их плотной дугой и повела во фланговую атаку на приземистых пикинеров. Копыта коней служили им тараном.

С удовлетворением отметив, что она приняла верное решение, риккагин Эрант натянул поводья. Его конь дернул головой, фыркнул и встал на дыбы. Пора, сказал он себе.

Он помчался по полю сражения, через завалы разбитых доспехов и розовых костей, к высокому частоколу пик над телами убитых воинов. Вперед, объезжая леса копий, прорубаясь сквозь мародерствующие шайки странных созданий с гребнями на головах, уворачиваясь от свистящих смертоносных шаров мертвоголовых.

Он рвался вперед в отчаянном, яростном порыве, сея вокруг себя смерть. Пробился через кордон неприятеля, перелетел через дорогу, черную от растоптанных тел. Впереди выросла стена из пик, а за ними уже — развевающиеся на ветру черные знамена с алой ящерицей, стоящей на задних лапах. Он скакал по проходу, ощетинившемуся копьями и мечами, через груды тел, корчащихся и окровавленных. Вперед, расплескивая лужи крови, по хлюпающей трясине из потрохов, сокрушая черепа и хребты, — к черным знаменам, которые были чем-то сродни стае стервятников, уже вьющихся в небе в ожидании поживы. Туда… С железной решимостью Эрант несся вперед, а приземистые воины вопили и цеплялись за него израненными, окровавленными пальцами, хватались за его сапоги, их длинные ногти царапали коню бока и холку. Они размахивали короткими мечами, скользили в трясине, образовавшейся из останков их погибших товарищей.

Меч его пел в руке, сея смерть и разрушение, вспахивая зыбучий песок битвы, а ледяная крупа била ему в глаза. Борода и брови покрылись розовым инеем. Кровь и мокроты брызгали на него со всех сторон. Летели отрубленные пальцы, руки и головы. В густой морозный воздух, медленно кружась, взлетало оружие, обозначая беспощадную мясорубку его продвижения вперед. А черные с алым знамена по-прежнему победоносно реяли перед ним, словно насмехаясь. Уже совсем близко, на расстоянии в несколько десятков рядов. Он все же добрался. Почти добрался.

Наконец во вражеских порядках открылась брешь, и риккагин Эрант тут же направил туда коня.

Боннедюк Последний, бившийся на участке неподалеку от знамен с алой ящерицей, увидел, как риккагин прорвался, пробив оборону противника. Он пришпорил луму и, низко склонившись в седле, тоже принялся пробиваться к черным знаменам.

Теперь, подъехав поближе, он разглядел, как риккагин Эрант приближается к огромному воину, восседавшему на необычном звере с черной, как ночь, шкурой. Боннедюк предпринял яростную атаку и тоже прорвался сквозь ряды противника, но тут его взгляд упал на Саламандру.

Он ахнул, и с его губ сорвалось имя, унесенное прочь грохотом битвы.

Он шепнул что-то луме, подгоняя вперед, мимо корчащихся, извивающихся тел, и, поднявшись на пригорок, оказался совсем рядом со знаменами с ящерицей. Теперь он разглядел этого могучего военачальника. Надменное лицо, холодные обсидиановые глаза, развевающиеся крыльями волосы, слои жира, наращенные как будто специально, чтобы изменить форму характерных высоких скул.

«Так вот что произошло, — подумал Боннедюк Последний. — Хорошо, что его здесь нет и он не видит этот страшный позор».

Мысль промелькнула и тут же исчезла. Он снова принялся за рутинную, однообразную работу: разил врагов, заставляя луму помогать ему — пробиваться вперед, лягаться передними ногами, крушить шлемы и доспехи, ломать древки пик. А сам он рубил, не зная устали, налево и направо.

Через осклизлый гребень — в последнюю впадину. Над головой у него извивались алые ящерицы в окружении языков пламени.

Он увидел, как Саламандра поднял голову и повернулся на крики своей охраны, предупреждавшие о стремительном приближении риккагина Эранта. Придержав пику одного из охранников, он — этаким небрежным жестом — извлек из складок своего черного одеяния две толстые палочки из полированного дерева, соединенные короткой цепью из черного металла.