Дай оглянуться… Письма 1908 — 1930 - [33]
Эренбург.
Впервые — Диаспора IV, 525–526. Подлинник — ФШ, 4.
<Из Берлина в Париж,> 22/II <1922>
Дорогой Липшиц,
со всем, что пишете в письме, я согласен. Говоря «не он задумал» — указывал на связь с кубизмом (Пикассо — Брак), но выявленную в другом виде искусства. В скульптуре же считаю Вас зачинателем. — Письмо Ваше будет в № 1 «Вещи»[342]. Хотим приложить репродукцию 1 Вашей работы. У нас есть 2 снимка Вашей вещи 1920 г. и та, что в книге[343]. Ответьте тотчас же, что Вы предпочитаете. Можем только одну репродукцию. Пожалуйста, пропагандируйте нашу «Вещь» — чтоб ей слали снимки и статьи. — Привет горячий от Люб<ови> Мих<айловны> и меня.
Спасибо.
Ваш Эренбург
Prager Platz 4а.
Впервые. Подлинник — собрание наследников Липшица (Франция).
<Из Берлина,> 1/III <1922>
Уважаемый г. Цион,
получил Ваше письмо. Посылаю при сем «Неправдоподобные истории». Рассказ «Бубновый Валет» был переведен на английский и напечатан в американском журнале «Broom». Остальные ни на английский, ни на шведский переведены не были. — Прошу Вас сообщить мне конкретно условия, которые Вы можете мне предложить. — «Опуст<ошающая> Любовь» не вышла, к тому же это стихи. — Если Вам удастся устроить рассказы, я вышлю Вам только что вышедший мой роман «Необычайные похождения Хулио Хуренито», который интересен и легок для перевода. Жду ответа. Уважающий Вас
Илья Эренбург
Впервые (по ксерокопии, предоставленной Дж. Шероном). Подлинник — Гуверовский институт (США).
Сергей Анатольевич Цион (1874–1947) — политический деятель и журналист; после революции жил в Швеции.
<Из Берлина в Петроград,> 7 марта <1922>
Дорогая Мария Михайловна,
сегодня после довольно долгого перерыва получил Ваше письмо заказное. Очень взволнован словами о Вашем здоровье. Верю, т. е. хочу верить, что все это не так страшно. Что Вы думаете о том, чтобы Вам поехать на несколько месяцев сюда полечиться? Это серьезно. И, думаю, с материальной стороны устроимо. Подумайте! Родная, читаю и ненаписанное. Весь сейчас с Вами и очень нежно целую Ваши руки.
Как дети?[344]
Сегодня наконец добился от издателя[345] ответа. «Барабан» выйдет не позже чем в апреле. Я подписал договор. Три тысячи марок. Издан будет хорошо. На гонорар сегодня же послал Вам: продовольств<енную> посылку через ARA[346] (десятидолларную). Получите, вероятно, в мае. И аптечку — это придет, полагаю, через месяц — всякие снадобья, термометр, ножницы, мыло и пр. Большой ящик. Хорошо ли поступил?
Напишите, что Вам нужно?
Сегодня ж выслал Вам почтой заказной бандеролью следующие книги: 1) «Хулио Хуренито», 2) Рассказы, 3) «А все-таки она вертится», 4) «Поэзия револ<юционной> Москвы» (там Ваши стихи). Хочу думать — получите. Жду очень вашего письма об Учителе (Хулио).
За книги крепкое спасибо. Только, Бога ради, не тратьтесь. «Дом Искусств» видел (обе книжки). «Зап<иски> Мечт<ателей>» также[347].
Скажите Шкловскому, чтобы писал скорее[348]. Первый № «Вещи» выйдет через неделю, второй — 15 /IV[349]. О подписке не беспокойтесь. Будете, конечно, получать. Скажите и другим о «Вещи». Еще скажите писателям, чтобы слали рукописи. Устрою и деньги вышлю посылками или валютой. А сборник петербургских стихов?[350]
На всякий случай, если пропадут письма или предыдущие, повторяю две просьбы:
Дать Екатерине Оттовне Сорокиной, Лесной Старопарголовский, 32, кв. З, мои книги почитать («Огонь», «Кануны» и др.). Там же посмотреть на мою дочку Ирину и написать подробно, какая она теперь?
Найти поэтессу Елизавету Полонскую. Сказать ей, что книгу получил[351]. Хочу ей написать, не знаю адреса.
Теперь я знаю, кто издательница — Лиза Шлюмэр![352] Горячий привет ей. Жду «Раздумий». Скажите ей, что если захочет, может мое что угодно перепечатывать. Скоро (дня через три) выйдут здесь мои «Опустошающая любовь» и «Портреты русских поэтов». Тогда пошлю. Объявление ее напечатаю в газете.
Мне жалко, что в «Книге» о Вас пишет Пильняк[353]. Во-первых, потому что пишет о себе, а не о Вас (единств<енное> верное — «Розанов» — чужое). Во-вторых, п<отому> ч<то> я не могу писать[354]. Зато напишу о «Барабане». Он мне ближе. Его физиологичность беспокойней. А чудно — дальше всего «Явь» — это уже не мое и еще не мое[355]. Сейчас я (по спирали) на другом конце. Приду.
Еще? Много трудного. И во внешнем (травят здесь, страшно за то, что там, и вообще гадко) и во внутреннем. Но сейчас весна. Я ходил по улицам все утро — посылал посылку и пр. Заметил почки зеленые. Девочки играли в странную чужую игру — так мы не играли, но смеялись. Зашел в кафе. Пусто. Пишу Вам письмо. В другом углу парочка влюбленных. И зачем писать нам стихи, когда все уже написано! Помните Тютчевское: «…каким бы строгим испытаниям вы б ни были подчинены, что устоит перед дыханьем и первой встречею весны?..»[356]
До свидания, милая! Дышите хорошо и крепитесь. Очень жду Ваших писем.
Ваш Эренбург
Впервые — Диаспора IV, 526–527. Подлинник — ФШ, 5.
<Из Берлина в Москву,> 12/III <1922>
Erenburg
Prager Platz 4а
Prager Pension
Дорогая Рахиль Сауловна,
если Ваш адрес верен и это письмо дойдет до Вас, напишите, как вы живете. Буду рад получить от Вас весть. Мы уехали из Москвы в марте. Были в Париже, откуда нас вскоре выслали. С осени в Берлине. Летом, верно, вернемся домой. Люб<овь> Мих<айловна> шлет Вам крепкий привет. Не нужно ли Вам ч.-л. прислать из Берлина?
