Дай бог каждому - [21]

– Дурак, – констатировал я громко. – Надо было идти по бетонке. Ишь, срезать захотелось через рощу… Срезал. Да только что срезал?

Впереди далеко-далеко послышалось мерное гудение тормозящей электрички. Ага, все правильно, станция там! Я сделал два бодрых шага и оказался на краю полянки. Но – замер. Это и была та самая последняя электричка на одиннадцать тридцать две, как и обещала соседка по поселку. Электричка, ради которой я перся вот уже полчаса напрямик через рощу. Последняя надежда вернуться в город из этого пьяного бардака тормозила в десяти минутах ходьбы. Быть может, в трех минутах спринтерского бега. Но даже для профессионального бегуна – никак не меньше трех минут. А электрички, как известно, ждать не любят…

Нет ничего более обидного, чем тормозящая вдалеке последняя электричка. Уходящая последняя электричка – уже приятней. Лучше всего – пустая платформа с какой-нибудь тетушкой, сообщающей, что последняя электричка уже десять минут как ушла. Нет электрички – нет проблемы. Самый верх мечтаний – засиженное мухами объявление на окошке кассы об отмене последней электрички в этом сезоне. Но тормозящая электричка – это, безусловно, самый большой плевок в душу.

– Какой плевок в душу! – патетически крикнул я на весь лес, но патетики не вышло, а получилось жалобное карканье.

Я глубоко вдохнул прохладный воздух, и пьяный туман в голове чуть рассеялся. Появилось немного здравого смысла, и этот здравый смысл говорил, что ушедшая электричка – самая последняя и самая незначительная мелочь из всего того, что случилось сегодня. И хорошо еще, говорил мне здравый смысл, если эта мелочь окажется последней. Потому что если случается у человека неудачный день, то неприятности идут одна за другой. И лучше всего, говорил мне здравый смысл, сейчас вернуться на дачу, извиниться перед всеми, спросить у хозяина, где можно лечь спать и чем накрыться. И тихо-тихо лечь спать, чтобы этот день наконец закончился. И если еще будут какие-нибудь неприятности в этот день, говорил мне здравый смысл, то пусть это будет какая-нибудь мелочь, что-нибудь вроде щеки, покусанной комарами…

Словно услышав это, один из комаров вплотную заинтересовался мной и сел на щеку. Я с размаху треснул ладонью по щеке, но комар улетел, а увесистая оплеуха осталась. Это вконец меня разозлило. «А вот вам всем!» – я сжал кукиш и потряс им в воздухе, обращаясь то ли к комарам, то ли к внутреннему голосу.

Электричка, притихшая было, снова ожила, заворочалась, зарычала, постепенно переходя на вой, повыла-повыла и стихла вдали. Нет, возвращаться на дачу после такого демонстративного ухода я не стану. Хорошо еще, если стекла веранды остались целы, когда я хлопнул дверью и зашагал в темноту… Калитка-то хоть цела? А впрочем, так им и надо. Всем. Голова снова кружилась, и было муторно. Я упрямо зашагал вперед.

– Какое же это все-таки скотство, – сказал я снова вслух, – прийти в незнакомую компанию со знакомым парнем, а уже к вечеру…

Закончить мысль мне не дали. Посередине полянки ослепительно вспыхнуло, опалило лицо, плеснуло электросваркой по глазам, и я потерял сознание.

Контакт

Первое, что я почувствовал, – это что лежу на чем-то мягком. В неподвижном воздухе разливался странный цветочный запах, чуть кисловатый и с примесью озона. Тело не болело и было вроде в порядке. Зато покалывало в глазах. Я открыл глаза, но ничего не изменилось – кругом была все та же полнейшая темнота. Я совершенно не представлял, сколько времени провел без сознания, но почему-то казалось, что не так уж много. А уж где я находился теперь – тем более не имел ни малейшего представления. Меньше всего мне нравилась тишина… Кругом стояла полная, оглушительная тишина. И от нее кружилась голова еще сильнее, чем в лесу, – пространство, потеряв все зрительные и звуковые ориентиры, вращалось с бешеной скоростью.

Я пошарил руками и наткнулся на мягкую ворсистую стенку, уходящую вертикально вверх. «Умер! – пронеслось в голове. – И уже на том свете». Конечно, было ясно, что не умер. Самая здравая мысль, которая пришла мне в голову: друзья подобрали в лесу и принесли обратно на свою дачу. Но, поразмыслив, эту версию я отбросил: с какой стати они пойдут прочесывать лес до станции после такой скандальной сцены? Тогда второй вариант: это больница. Поселковая такая больница, ночь, тишина… Слава богу, давно не лежал в больницах. Но все-таки я хорошо помнил, что там пахнет никак не цветами. Горелой кашей там пахнет, хлоркой и лекарствами. И вот тут мне стало страшно. Я еще раз пощупал ворсистую стенку справа, потянулся влево – и наткнулся на такую же стенку. Стенки уходили вверх, насколько хватало руки. По всему выходило, что я лежу в гробу, обитом изнутри бархатом. А еще вспомнился комикс, где мышка бродит по желудку удава, – я нашел его в интернете как раз вчера… Холодный страх забрался под куртку и разбежался толпами мурашек по всему телу. Я слышал, как громко стучит сердце в груди, в животе и даже в ладонях. Но тут сверху раздался голос.

Голос был почти знакомый – такими голосами вещают дикторы в метро и теленовостях. Но интонации у голоса были совершенно неожиданные, а фразы хоть и становились понятны, но звучали дико. Иногда голос делал паузы, словно прикидывая, как лучше сформулировать. Но больше всего меня удивило то, что произносил голос. А произносил он следующий текст: