Давид Ливингстон (Жизнь исследователя Африки) - [90]

"Сейчас, когда я намереваюсь начать новое путешествие в глубь Африки, снова чувствую подъем духа... Путешествовать по неизведанной стране - это уже само по себе очень большое удовольствие. Совершая напряженный марш в местности, поднятой на тысячи футов, укрепляешь свои мускулы; свежая, здоровая кровь мощным потоком вливается в мозг, чувствуешь огромный душевный подъем; глаз становится зорким, шаг твердым, а дневное напряжение делает вечерний отдых истинным наслаждением.

Чаще всего у нас было такое чувство, что где-то там, вдали, нас подстерегает опасность. Общность наших интересов и всюду подстерегавшая опасность делали всех нас друзьями. Лишь жалкое детское недомыслие может побудить человека смотреть сверху вниз на этих скромных людей, своих спутников".

Эти слова были записаны им еще тогда, когда он думал о своих макололо. Но вскоре оптимизм его угас. Нынешние спутники не то что макололо. Да и с животными на этот раз не повезло.

Привезенные верблюды не оправдали возлагавшихся на них надежд. Они были не пригодны для походов не только в заболоченных местах, но и в дремучих лесах, где деревья опутаны вьющимися растениями. Человек на худой конец может пробраться, петляя среди деревьев, но для крупных животных с громоздкими, неуклюжими вьюками приходится топором прокладывать путь. Для этой работы то и дело надо вербовать лесорубов в деревнях. Люди из племени маконде ловко владели топорами, и работа у них спорилась, но она отнимала немало времени.

"В непроходимом лесу, пропитанном влагой с Индийского океана, душная, насыщенная испарениями атмосфера и буйно разросшаяся растительность вызывали во мне такое чувство, будто и сам я включился в борьбу за существование. Ориентироваться в этой местности я мог бы с таким же успехом, как если бы сидел в бочке и наблюдал за окружающим через небольшое отверстие".

Поднимаясь вверх по Рувуме, в середине апреля экспедиция достигла того места, откуда пять лет назад вынужден был вернуться "Пионер". В приречной низменности были разбросаны рисовые поля, и Ливингстон купил здесь большую партию риса для сипаев - привычную для них пищу.

На марше Ливингстону нужно было везде поспевать, чтобы колонна не сбилась с пути или не завернула к какой-либо подруге Бена Али, взятого в качестве проводника.

Временами путь каравана проходил через местность, пораженную мухой цеце. Чаще всего мухи нападали на верблюдов. Буйволам тоже доставалось, но животные не гибли. Ослам и мулам цеце не докучали. Правда, у некоторых животных еще не зажили и гноились ушибы и раны, полученные ими во время плавания на дау.

В начале мая леса кончились. Теперь уже не было нужды пробираться через заросли с топором. Низкорослая, скудная трава, покрывавшая равнину, усеянную колючим кустарником, поблекла и пожелтела: наступило засушливое время. У местных жителей не осталось никаких продовольственных запасов, поэтому ничего нельзя было достать. Ливингстон высылал в разных направлениях партии для поисков продовольствия. Но они нередко возвращались с пустыми руками. И лишь кое-где, и то за непомерную плату, удавалось достать что-то. А про запас уже не оставалось ничего.

Не прошло и двух месяцев, как экспедиция начала свой путь, а сипаи уже отказываются идти дальше, ссылаясь на усталость. Ливингстон пообещал, что скоро отправит их домой.

В один июньский день все двадцать четыре носильщика, завербованные на побережье, вдруг сложили свой груз и отказались идти дальше: они опасались, что на обратном пути попадут в руки работорговцев. Их страх, к сожалению, не был лишен основания. Ливингстону не оставалось ничего другого, как выплатить носильщикам положенное и отпустить их. С их уходом отряд потерял более трети состава экспедиции. Кроме того, он лишился и нескольких вьючных животных. Теперь экспедиция целиком зависела от постоянно сменявшихся местных носильщиков, но они опасались слишком удаляться от своей деревни из-за страха перед охотниками за невольниками. Ливингстону часто приходилось вести длительные переговоры, чтобы получить новых носильщиков.

Кровавый след работорговцев

Ливингстон намеревался идти вверх по долине Рувумы к самой середине озера Ньяса, там переправиться через него и затем следовать тем путем, которым шел в 1863 году. Вскоре он заметил, что вышел на тропу работорговцев.

Однажды ночью Ливингстон увидел, как у двери хижины, предоставленной ему для ночлега вождем деревни, проходил факельщик, а за ним следовали две женщины, закованные в цепи. Сзади шел мужчина с ружьем. Безмолвно, как привидения, прошли четыре фигуры и также беззвучно исчезли во мраке ночи. Вождь деревни, которого Ливингстон стал расспрашивать на следующий день об этом ночном происшествии, немного смутился и увильнул от ответа. Однако путешественник понял, что вождь терпимо относится к тому, что его люди продают своих же собратьев, и, конечно, имеет от этого какую-то выгоду.

Путникам нередко встречались брошенные колодки рабов. Их снимали с этих несчастных лишь тогда, когда убеждались, что они потеряли всякую надежду на побег из плена.

Однажды они увидели у дерева мертвую женщину, закованную в цепи и привязанную за шею к стволу. Местный житель рассказал: эта женщина уже не могла поспевать за остальными рабами, но владелец не хотел оставлять ее, так как, отдохнув, она набралась бы сил и тогда, возможно, досталась бы другому работорговцу, его конкуренту.