Давид - [3]

Луи было лет десять, когда учитель риторики, раздраженный его косноязычием и равнодушием к уроку, отобрал у него рисунок, сделанный во время зантий.

— Из вас скорее выйдет художник, чем оратор, сказал он.

По м-сье Демаль не был злым человеком и любил искусство. Разглядев рисунок своего нерадивого ученика, он подумал и заявил, что Луи может не переписывать те пятьсот строк, которые ему полагались и качестве наказания. Вслед затем м-сье Демаль унес рисунок к себе домой. Это было первой маленькой победой. Потом Луи добился разрешения посещать Академию Сен-Люк и рисовать там с натуры. Медленно, но верно он двигался к цели. Наконец мальчик уговорил самую добрую свою тетушку — мадам Бюрон — заступиться за него перед родственниками. Результатом этого разговора и явился визит к Буше, который должен был окончательно решить судьбу мальчика.

Луи Давид никогда не знал нужды, но рано понял, что за место под солнцем надо бороться. Родные любили его, но понимали плохо. Когда мальчик признался, что хочет стать художником, ему объяснили, что архитектура — занятие куда более солидное и доходное, чем живопись. Возразить Луи ничего не смог; неясная обида осталась надолго. Он вообще не умел спорить с родными: быстро вспыхивал, заикался, картавил и замолкал, стыдясь собственной горячности. Да и что можно было противопоставить трезвой логике людей, не разделявших пылких и неразумных порывов юноши?

И все же настойчивость и упрямство Луи принесли свои плоды.

Дядя, с тех пор как они вышли из Лувра, не произнес ни слова, он, видимо, озадачен неожиданным оборотом дела и одновременно горд за племянника. Старый архитектор тяжело шагает, опираясь на трость, старательно обходя лужи и кучи мусора. Парижские улицы — настоящее испытание: фонарей мало, тротуаров нет, нечистоты выбрасывают прямо на мостовую. Надо быть искушенным парижанином, чтобы пройти сотню туазов[1], не забрызгав чулки до колен.

Дядя и племянник вышли на набережную Межиссери. Это были памятные для них места. Оба привычно посмотрели налево, на старый каменный дом, простую изящную постройку прошлого века. В этом доме шестнадцать лет назад появился на свет божий Жак Луи Давид. Мать Луи жила теперь в Нормандии, мальчика поселили у Бюрона, и дом стоял пустой, темный, с наглухо закрытыми ставнями. Луи вспомнил зимний вечер, когда его привезли домой в большой извозчичьей карете и кормилица, приехавшая за ним в коллеж, всю дорогу плакала и ничего не отвечала на вопросы перепуганного малыша. У подъезда стояло несколько карет, старый слуга в сбившемся на сторону парике встретил их у двери. В комнатах забыли зажечь свечи, и на потолках плясали отблески уличного фонаря. В тот день в Париж пришло известие, что Морис Луи Давид погиб на дуэли в маленьком городе на юге Франции.

Когда они подошли к ратуше, было уже совершенно темно. По краям Гревской площади зажглись тусклые фонари на железных кронштейнах. У ратуши прохаживался часовой с мушкетом на плече, и длинная тень солдата металась по стене. Дядя, наконец, очнулся от задумчивости и окликнул извозчичью карету.

Пока дряхлая кляча трусила по направлению к улице Сент-Круа де ла Бретонери, Луи мечтал, как завтра пойдет к Вьену, шутка ли сказать, с письмом от самого Буше! Все же Буше нашел у него способности, если рекомендовал его такому мастеру. Мальчик помнил картины Вьена, которые приходилось видеть в салонах, — перед «Продавщицей амуров» всегда толпились зрители. У такого художника есть чему поучиться. Потом классы академии, победа в конкурсе на Римскую премию, картины Жака Луи Давида, академика и королевского живописца, вызывают восторги зрителей и зависть коллег… Как это сказал Буше: «не поддавайтесь демону честолюбия»?.. Проницательный старик!..

Буше, оставшись один, надел на лоб зеленый козырек, предохраняющий глаза от света, и взял в руку палочку сангины. Он набрасывал эскиз композиции и не вспоминал о мальчике, побывавшем у него.

И ни дряхлеющий знаменитый мастер, ни юноша, наивно мечтающий о славе, не представляли себе, насколько символичной была их встреча. В этот день минувший век искусства соприкоснулся с будущим веком. Столетие не всегда начинается по календарю. Век галантной живописи Буше встретил своего преемника в лице робкого юноши, менее всего предполагавшего, что именно ему суждено вступить в смертельную борьбу с тем искусством, в которое сейчас он свято верил.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1768–1789

— А как ты опознаешь прекрасное?

— По соответствию натуры произведениям древности, которую я изучал долгое время.

Дидро

I

В конце августа 1768 года, вскоре после дня Святого Людовика, Луи Давид стоял перед Лувром в толпе художников, учеников академии и любителей искусства, ожидавших результатов конкурса на Римскую премию. Солнце палило. Капли пота стекали из-под парика на лоб. Давид не уходил. Он волновался, словно его собственная картина висела сейчас перед глазами судей. Все ученики академий в эти дни испытывали волнение: каждый знал, что рано или поздно его ждет такая же участь, и тщился угадать в нынешних событиях свою будущую судьбу. Иные тревожились за друзей, некоторые жаждали посрамления врагов. А большинство приходило сюда просто из векового чувства цеховой солидарности и бескорыстной любви к искусству.